Выпуск 1 - На главную - Санкт-Петербургский государственный

Санкт-Петербургский государственный университет
ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Доклады
Центра эмпирических политических
исследований
Под редакцией Г.П. Артёмова
Издательство С.- Петербургского университета
2000
2
ББК 66.0
П 50
П 50
Политический анализ: Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ/ Под ред. Г.П. Артёмова. –
СПб.: Издательство С.- Петербургского университета, 2000. –
130 с.
ISBN 5 - 288 - 02762 – 5
Сборник составлен на основе докладов, сделанных авторами на
заседаниях проблемного семинара Центра эмпирических политических исследований философского факультета Санкт-Петербургского
государственного университета. В нем рассматриваются результаты
теоретического и эмпирического анализа различных аспектов политической жизни современного общества.
Без объявл.
ББК 66.0
© Издательство
С.- Петербургского
университета, 2000
ISBN 5 - 288 – 02762 - 5
3
ПРЕДИСЛОВИЕ
Центр эмпирических политических исследований (ЦЭПИ) образован на философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета в 1996 г. Он занимается изучением поведенческих и институциональных аспектов политической жизни современного общества. На проблемных семинарах ЦЭПИ регулярно обсуждаются доклады специалистов, работающих в различных областях прикладной политологии. Первый выпуск сборника этих докладов состоит
из трех разделов: «Политическое сознание и поведение», «Политические институты и процессы» и «Методология и методы политического
анализа».
Современный политический анализ предполагает сочетание
эмпирических и теоретических, количественных и качественных способов изучения проблем, возникающих в сфере распределения и осуществления власти. Накопление и осмысление данных, измерение параметров и понимание смысла политической жизни образуют взаимосвязанные стороны ее научного исследования. Джарол Мангейм и
Ричард Рич отмечают, что «такое исследование лучше считать не множеством наблюдений и теорий, а процессом сбора и интерпретации
информации» (Мангейм, Рич, 24). Безусловно, процедурные моменты
являются важной составляющей современного политического анализа,
однако не менее существенны и нормативные моменты, связанные с
оценкой значения полученных результатов для политической науки и
практики. Ведь «исследование только тогда имеет ценность, когда оно
выполнено верно технически и одновременно посвящено важной проблеме» (там же, 508).
В российской политологии в силу ее переходного состояния
зачастую наблюдается некоторая незавершенность и обособленность
эмпирических и теоретических исследований. Президент Российской
ассоциации политической науки М.В. Ильин отмечает торопливость в
работе российских политологов, которая проявляется в том, что «одни
4
спешат собрать данные и описать весьма смутно вычленяемый предмет
без определения теоретико-методологической рамки для сбора эмпирических данных, без уяснения, что, как и для чего описывается. Другие сразу и безоговорочно на основании отрывочных данных и собственных ощущений торопятся начертить жесткие схемы, предложить
универсальные модели и концепции» (Ильин, 141).
Осознавая свою сопричастность современной отечественной
политологии с ее достижениями и недостатками, авторы предлагаемого сборника предприняли попытку согласованной разработки теоретических и эмпирических, методологических и процедурных, содержательных и статистических, качественных и количественных аспектов
политического анализа ряда актуальных проблем политической жизни.
Разумеется, мы не склонны переоценивать свой вклад в решение задач,
которые стоят перед российской политической наукой, и рассматриваем представленные аналитические материалы как часть большой совместной работы, которая ведется всем сообществом политологов России.
Мы выражаем признательность преподавателям, аспирантам и
студентам отделения политологии философского факультета СанктПетербургского государственного университета, которые участвовали
в обсуждении докладов и способствовали их доработке.
Литература
Мангейм Дж.Б., Рич Р.К. Политология. Методы исследования. М., 1997.
Ильин М.В. Десять лет академической политологии – новые масштабы научного знания // Политические исследования. 1999. № 6.
5
ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОВЕДЕНИЕ
Г.П. Артемов
МОТИВАЦИЯ ЭЛЕКТОРАЛЬНОГО ВЫБОРА
Мотивация представляет собой комплекс разнородных и, вместе с тем, связанных между собой внутренних побуждений (мотивов) к
активным действиям в определенном направлении, свойственных отдельному человеку или группе людей. В рамках этого комплекса существуют доминирующие (центральные) и подчиненные (периферийные)
побуждения. В структуре мотивации электорального выбора можно
выделить эмоциональные, рациональные и оценочные элементы. К
эмоциональным относятся те элементы мотивации, которые основаны
на ощущениях (переживании симпатии/антипатии, надежды/сомнения,
восхищения/разочарования и др.), возникающих у избирателей в результате наблюдения за поведением кандидатов и общения с ними.
Рациональными можно считать те элементы мотивации, которые основаны на ожидании определенного поведения кандидата, обусловленном
знанием программы и стратегии его предполагаемых действий. Ценностными элементами мотивации электорального выбора можно
назвать те, которые основаны на мнении избирателя о значимых качествах кандидата. В реальном электоральном поведении эти элементы
мотивации сочетаются в разных пропорциях. В предвыборных опросах населения важно установить, какие мотивы преобладают у сторонников различных политических лидеров. Не менее важно и выявление
факторов, обусловливающих это преобладание.
Анализ данной проблемы в предлагаемом докладе опирается
на три гипотезы, которые условно можно назвать: 1) «структурной», 2)
«социальной» и 3) «культурной». Согласно первой гипотезе, у сторонников различных политиков возможно наличие особой структуры эмо6
циональных, рациональных и оценочных мотивов голосования. Согласно второй гипотезе, эта структура мотивов может зависеть от социально-демографических характеристик избирателей (пол, возраст,
образование, социальное положение, доход). Согласно третьей гипотезе, эта структура может зависеть от политической культуры избирателей.
Эмпирическую основу анализа составляют материалы массового опроса избирателей Санкт-Петербурга, проведенного Центром
эмпирических политических исследований (ЦЭПИ) философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета накануне первого тура президентских выборов 1996 г. Метод сбора данных
– телефонное интервью. Сбор данных осуществлялся на базе случайной систематической выборки (1146 человек). Основные выводы получены с помощью анализа одномерных распределений и таблиц сопряженности признаков с использованием процедуры вычисления стандартизованных остатков (величин, которые указывают на степень отклонения наблюдаемых частот от ожидаемых), а также критерия хиквадрат, который представляет собой сумму квадратов стандартизованных остатков (Сатаров, 145). Принимались во внимание абсолютные значения остатков, превышающие 1,65. Это служит индикатором
существования значимой статистической зависимости между изучаемыми признаками. Знак «плюс» в стандартизованных остатках свидетельствует о том, что реальное количество наблюдений больше ожидаемого, знак «минус» – соответственно свидетельствует о том, что оно
меньше ожидаемого. Следует учитывать, что величина стандартизованных остатков указывает лишь на вероятность наличия зависимости
между изучаемыми переменными, но не на направление и интенсивность этой зависимости. В качестве подтверждающих методов использовались кластерный анализ и многомерное шкалирование.
Для изучения структуры мотивации электорального выбора в
процессе проведения телефонного интервью использовались открытые
вопросы: №1 «За кого Вы, скорее всего, проголосуете на выборах Президента России, которые состоятся 16 июня?» и №2 «Почему Вы намерены голосовать за этого человека?» Ответы кодировались в соответствии со списком кандидатов и выявленными в ходе пилотажного исследования стереотипными причинами голосования (в форме суждений). Сначала определялся удельный вес каждой причины по всему
списку кандидатов, а затем строились таблицы сопряженности ответов
на первый и второй вопрос.
7
Признаком эмоциональной мотивации голосования за кандидата
в Президенты считались суждения (при ответе на вопрос №2): 1.1. «Он
мне нравится» и 1.2. «Не хочу перемен», признаком рациональной мотивации считались суждения: 2.1. «Меня устраивает его программа» и
2.2. «Он знает, как решить проблемы страны», признаком оценочной
мотивации считались суждения: 3.1. «Я ему доверяю» и 3.2. «Ему нет
достойной замены».
В процессе обработки данных этого телефонного интервью получены следующие результаты, характеризующие соотношение эмоциональных, рациональных и оценочных элементов мотивации голосования избирателей за кандидатов в Президенты Российской Федерации
на выборах 1996 г. Это соотношение наглядно демонстрирует диаграмма (рис. 1), на которой указаны номера суждений и процент респондентов, ответивших на данный вопрос. Сумма значений составила
меньше 100% из-за того, что 8% респондентов назвали другие причины, а 6% респондентов затруднились ответить на данный вопрос.
1.1.(14%)
3.2.(14%)
3.1.(14%)
1.2.(19%)
2.2.(13%)
2.1.(12%)
Рисунок 1
На этой диаграмме видно, что суммарный удельный вес
эмоциональных элементов электорального выбора (суждения 1.1. и
1.2.) превышал суммарный удельный вес рациональных (суждения 2.1.
и 2.2.) и оценочных (суждения 3.1. и 3.2.) элементов. Такое превышение связано с характером президентской избирательной кампании 1996
г., который наиболее лаконично выражался в призыве: «Голосуй серд8
цем!». Многие в то время не хотели никаких перемен. Поскольку же
коммунисты во главе с Зюгановым предлагали пересмотреть политический курс страны, то значительная часть избирателей опасалась победы Зюганова на выборах, реставрации прежнего политического режима, ограничения гражданских прав и свобод, пересмотра результатов приватизации и т.д. Это и обусловило преобладание эмоциональных факторов их голосования на выборах.
Для проверки первой (структурной) гипотезы исследования
проанализируем распределение эмоциональных, рациональных и оценочных элементов мотивации голосования на выборах у сторонников
отдельных кандидатов в Президенты Российской Федерации. Общее
представление об этом дает распределение значений стандартизованных остатков в таблице сопряженности признаков первого («За кого
Вы, скорее всего, проголосуете на выборах Президента России, которые состоятся 16 июня?») и второго («Почему Вы намерены голосовать за этого человека?») вопросов (табл. 1).
Таблица 1. Значения стандартизованных остатков, характеризующие
мотивы голосования за кандидатов в Президенты России (в скобках
указаны наблюдаемые частоты)
Почему Вы намерены голосовать за этого человека?
За кого Вы
проголосуете?
1.1
1.2
2.1
2.2
3.1
3.2
Ельцин
-3,3
(43)
8,0
(174)
-4,7
(22)
-2,9
(42)
-3,9
(26)
4,7
(106)
Зюганов
-0,2
(13)
-4,3
(0)
0,9
(14)
3,7
(26)
4,3
(29)
-2,2
(5)
Явлинский
3,4
(41)
-5,6
(1)
5,5
(44)
1,6
(30)
0,4
(26)
-3,4
(7)
9
Причины, по которым стандартизованные остатки имеют положительный знак, можно считать доминирующими (занимающими
центральное место) в структуре мотивации сторонников определенного политика. Это значит, что назвавшие их избиратели более склонны
руководствоваться данными соображениями в процессе голосования и
что их доля среди сторонников конкретного кандидата в Президенты
превышает долю тех, кто руководствуется иными соображениями.
Причины, по которым стандартизованные остатки имеют отрицательный знак (даже если их значение превышает 1,65), можно рассматривать в качестве подчиненных (находящихся на периферии мотивации
электорального выбора). Так, из 423 избирателей, ответивших в 1996
г., что они «скорее всего» проголосуют за Ельцина, 174 человека выбрали альтернативу «Не хочу перемен» (стандартизованный остаток
равен 8,0) и 106 человек – альтернативу «Ему нет достойной замены»
(стандартизованный остаток равен 4,7). Это составляет 66,3% всех респондентов, назвавших те или иные причины своего намерения голосовать за Ельцина. Конечно, среди сторонников Ельцина были люди,
руководствовавшиеся такими мотивами, как: «Он мне нравится» (43
человека), «Он знает, как решить проблемы страны» (42 человека), «Я
ему доверяю» (36 человек) и «Меня устраивает его программа» (22
человека), но их доля составляла 33,7% всех респондентов, отдававших
предпочтение Ельцину. Поэтому можно утверждать, что данные причины занимали подчиненное положение в структуре мотивации голосования за этого политика. Значения стандартизованных остатков по
всем этим мотивам (см. табл. 1) существенно превышают 1,65, однако
знак «минус» свидетельствует о том, что потенциальные сторонники
Ельцина в меньшей степени были склонны руководствоваться данными мотивами в сравнении с теми мотивами, по которым стандартизованные остатки имели знак «плюс». Почти такое же положение наблюдалось среди тех респондентов, которые ответили, что намерены голосовать за Зюганова и Явлинского (за исключением мотивов, по которым стандартизованные остатки были меньше 1,65).
С учетом этого замечания можно утверждать, что у избирателей, собиравшихся в 1996 г. голосовать за Ельцина, преобладали эмоционально-оценочные элементы мотивации голосования, выраженные
суждениями : «Не хочу перемен» и «Ему нет достойной замены». На
них указали 2/3 потенциальных сторонников Ельцина. Среди потенциальных сторонников Зюганова и Явлинского только 5,7 и 5,3%, соответственно, руководствовались этими мотивами. Рациональные
10
элементы играли при голосовании за Ельцина менее важную роль (их
отметили лишь 15,6% его сторонников). За Ельцина голосовали главным образом потому, что не хотели возврата к прежнему порядку и не
видели среди всех кандидатов равнозначного ему политика. Следует
иметь в виду, что среди отмеченных сторонниками Ельцина мотивов с
отрицательными значениями стандартизованных остатков эмоционально-оценочные: «Он мне нравится» и «Я ему доверяю», преобладали над рациональными: «Он знает, как решить проблемы страны» и
«Меня устраивает его программа» (79 человек и 64 человека соответственно). Общее количество сторонников Ельцина, выбравших суждения эмоционально-оценочного характера (359 человек), намного превышает количество тех, кто выбрал суждения рационального характера
(64 человека).
Для сторонников Зюганова (87 человек) наиболее важными
были рационально-оценочные элементы мотивации голосования: «Я
ему доверяю» и «Он знает, как решить проблемы страны» (стандартизованные остатки равны 4,3 и 3,7, соответственно). Эти причины отметили 62,1% респондентов, собиравшихся в 1996 г. голосовать за данного кандидата. Руководствоваться эмоциональными мотивами были
склонны всего 13 (14,9%) сторонников Зюганова. Кроме того, по мотиву «Он мне нравится» значение стандартизованного остатка составило у них –0,2. Высокие отрицательные значения стандартизованных
остатков по мотивам: «Не хочу перемен» (–4,3) и «Ему нет достойной
замены» (–2,2) свидетельствуют о том, что сторонники Зюганова придерживались противоположного мнения: они хотели изменения политического курса страны и видели в лице своего кандидата достойную
замену Ельцину. В целом доля избирателей, указавших на рационально-оценочные причины, составила среди сторонников Зюганова 83,7%.
У избирателей, собиравшихся в 1996 г. голосовать за Явлинского, преобладали рационально-эмоциональные элементы мотивации:
«Меня устраивает его программа» и «Он мне нравится» (стандартизованные остатки равны соответственно 5,5 и 3,4). По суждению: «Он
знает, как решить проблемы страны» величина стандартизованного
остатка составила 1,6. Личное доверие в данном случае не имело существенного значения (стандартизованный остаток равен 0,5). По суждениям: «Не хочу перемен» и «Ему нет достойной замены» у сторонников этого кандидата наблюдалось почти такое же положение, как и у
сторонников Зюганова (стандартизованные остатки равны соответственно –5,6 и –3,4). Общая доля респондентов, руководствующихся
11
рационально-эмоциональными причинами, среди тех, кто собирался
голосовать за Явлинского, составила 82,5%. Наблюдаемое значение
критерия хи-квадрат по данной таблице сопряженности намного больше критического его значения для соответствующей степени свободы
и уровня значимости. Это свидетельствует о наличии статистически
значимой связи между голосованием за перечисленных кандидатов в
Президенты России и соотношением эмоциональных, рациональных и
оценочных элементов мотивации электорального выбора.
Кластерный анализ основных альтернатив первого и второго
вопросов, осуществленный по методу Уорда (Ward’s method), дает
аналогичную структуру распределения различных типов мотивации
голосования в 1996 г. между отдельными кандидатами в Президенты
России. В этот анализ дополнительно были включены альтернативы
ответов на вопрос о мотивах голосования за списки политический партий на парламентских выборах 1995 г.: 4.1. «Они заставят правительство думать о народе», 4.2. «Они смогут решить проблемы страны»,
4.3. «Устраивает программа партии». Анализ выполнен с помощью
пакета «Statistica» (рис. 2).
W
a
r
d̀
sm
e
th
o
d
1
P
e
a
r
s
o
n
r
Е
Л
Ь
Ц
И
Н
1
.2
3
.2
З
Ю
Г
А
Н
О
В
3
.1
4
.1
2
.2
4
.2
Я
В
Л
И
Н
С
К
И
Й
2
.1
4
.3
1
.1
0
,2
0
,4
0
,6
0
,8
1
,0
1
,2
1
,4
1
,6
1
,8
Рисунок
L
in
k
a
g
eD
is
ta
n
c
e 2.
Воспроизводство сходной структуры эмоциональных, рациональных и оценочных элементов электорального выбора с помощью
двух разных методов анализа данных не может быть случайным. Оно
12
свидетельствует о существовании особых структур мотивации голосования у сторонников отдельных политиков. Таким образом, анализ
данных подтверждает первую (структурную) гипотезу о мотивации
электорального выбора.
Иначе обстоит дело со второй (социальной) гипотезой. В таблице сопряженности альтернатив ответа на вопрос о половой принадлежности респондентов с альтернативами ответа на вопрос о причинах
голосования за отдельных кандидатов в президенты России все значения стандартизованных остатков меньше 1,65, а наблюдаемое значение
критерия хи-квадрат меньше табличного. Это свидетельствует о том,
что опрошенные мужчины и женщины в равной степени были склонны
руководствоваться всеми перечисленными мотивами. Следует учитывать то, что отсутствие линейной зависимости между изучаемыми признаками не означает отсутствия более сложной формы зависимости.
В таблице сопряженности альтернатив вопроса о возрасте и
вопроса о причинах голосования почти у всех возрастных групп и почти по всем мотивам значения стандартизованных остатков меньше
1,65. Исключение составляют возрастные группы: от 18 до 20 лет по
мотиву «Я ему доверяю» (стандартизованный остаток равен 2,0), от 55
до 65 лет по мотиву: «Меня устраивает его программа» (стандартизованный остаток равен 2,6) и 65 лет и старше по мотиву: «Он знает, как
решить проблемы страны» (стандартизованный остаток равен 2,0).
Наблюдаемое значение критерия хи-квадрат в данном случае также
меньше критического. На этой основе можно сделать вывод о том, что
при голосовании представители младшей возрастной группы в большей степени были склонны руководствоваться оценочными критериями, а представители старших групп в большей степени были склонны
руководствоваться рациональными критериями. У респондентов в возрасте от 21 года до 54 лет не наблюдается такого преобладания одних
элементов мотивации над другими, т.е. все элементы мотивации голосования представлены в приблизительно равной степени (как и в выборке в целом).
В таблице сопряженности альтернатив вопроса о причинах голосования за кандидатов и вопроса об образовании все значения стандартизованных остатков намного ниже 1,65, а наблюдаемое значение
критерия хи-квадрат меньше критического. На основе этих данных
можно утверждать, что между выбором перечисленных мотивов голосования за кандидатов и уровнем образования респондентов не
13
наблюдается статистически значимой линейной зависимости (хотя, как
было отмечено выше, не исключена другая форма зависимости).
То же самое можно сказать о зависимости между мотивами
голосования и социальным положением (исключение составляют служащие со средним образованием, у которых по мотиву: «Он мне нравится» стандартизованный остаток равен 1,7). По доходу наблюдается
та же картина за исключением лиц с доходами от 750 тысяч рублей до
1 миллиона рублей (неденоминированных), у которых по мотиву: «Я
ему доверяю» величина стандартизованного остатка составляет 1,8. В
обоих случаях наблюдаемое значение критерия хи-квадрат меньше
критического. Все это позволяет констатировать, что мы почти не
наблюдаем линейной зависимости между соотношением вышеперечисленных признаков эмоциональных, рациональных и оценочных
элементов мотивации электорального выбора, с одной стороны, и социальным положением, а также доходом опрошенных нами петербургских избирателей, с другой стороны.
На основе вышеприведенных данных можно сделать вывод о
том, что структура мотивации электорального выбора практически не
связана линейной зависимостью с перечисленными социальнодемографическими характеристиками избирателей. Это значит, что
сходные сочетания мотивов голосования за перечисленных кандидатов
в Президенты существовали у мужчин и женщин; у лиц разного возраста; у людей с неполным средним, средним и высшим образованием;
у рабочих, служащих и неработающих; у бедных, малообеспеченных,
зажиточных и богатых. Среди всех этих групп избирателей можно
было обнаружить сторонников всех перечисленных кандидатов и соответствующие им типы мотивации электорального выбора.
Согласно третьей гипотезе, структура мотивации электорального выбора связана с политической культурой избирателей, которая
включает в себя систему их установок в сфере политики (Almond,
Verba, 26–27). Установку можно рассматривать как предрасположенность человека к определенной реакции на различные объекты, усвоенную им в готовом виде из общественного сознания в процессе социализации и коммуникации (Дилигенский, 159). Среди политических
установок можно выделить приверженность определенному курсу,
партии и лидеру, а также доверие кандидатам на выборные должности.
Эти установки лежат в основе мотивации электорального поведения.
Для проверки этой гипотезы использовались следующие вопросы из вышеупомянутого телефонного интервью: № 1. «Группа из14
вестных общественных деятелей России обратилась к избирателям с
призывом голосовать на предстоящих президентских выборах за Явлинского, а не за Ельцина. Как Вы относитесь к этому призыву?: 1)
полностью одобряете, 2) скорее, одобряете, 3) скорее, не одобряете, 4)
категорически не одобряете»; № 2. «Назовите фамилию кандидата в
Президенты России, взгляды которого Вам наиболее близки?»; № 3. «В
какой степени Вы доверяете следующим кандидатам на пост Президента России?: 1) полностью доверяете, 2) скорее, доверяете, 3) скорее,
не доверяете, 4) совсем не доверяете». № 4. «За представителей какой
партии (движения) Вы голосовали на выборах депутатов Государственной думы России 17 декабря 1995 г.?». Первый вопрос выражал
лояльность/оппозиционность политическому курсу, второй вопрос –
персональную политическую идентичность, третий вопрос – доверие
политикам, четвертый вопрос партийные предпочтения избирателей.
При построении таблиц сопряженности ответов на первый из
перечисленных вопросов с ответами на вопрос о мотивах электорального выбора в зависимости от отношения к призыву голосовать за Явлинского, а не за Ельцина по альтернативам: «Полностью одобряю» и
«Категорически не одобряю» практически по всем мотивам значения
стандартизованных остатков превышали 1,65, а наблюдаемое значение
критерия хи-квадрат оказалось существенно выше критического (рис.
3).
-5
0
5
3.1. «Полностью одобряющие» призыв
Он мне
нравится
Не хочу
перемен
Меня
устраивает
его
программа
15
Он знает,
как решить
проблемы
страны
Я ему
доверяю
Ему нет
достойной
замены
-5
0
5
3.2. «Категорически не одобряющие» призыв
Он мне
нравится
Не хочу
перемен
Меня
Он знает,
устраивает как решить
его
проблемы
программа
страны
Я ему
доверяю
Ему нет
достойной
замены
Рисунок 3
Анализ этих данных позволяет сделать вывод о существовании
зависимости между характером отношения к призыву голосовать за
Явлинского, а не за Ельцина и структурой мотивации голосования за
кандидатов на этот пост. Обращает на себя внимание почти зеркальный характер распределения значений стандартизованных остатков на
первой и второй гистограмме. Вместе с тем, следует учитывать дополнительный мотив голосования за Явлинского «Он знает, как решить
проблемы страны» (стандартизованный остаток равен 4,0). На предыдущем этапе анализа была зафиксирована значимость этого мотива для
сторонников Зюганова, а для сторонников Явлинского больший интерес представляла его программа. Это позволяет сделать вывод о том,
что сторонники Явлинского в его программе обратили внимание
прежде всего на изложение стратегии решения проблем, стоящих перед страной. Однако данное уточнение не меняет характер эмоционально-рациональный мотивации электорального выбора, свойственный тем избирателям, которые были намерены голосовать за Явлинского.
Аналогично при построении таблиц сопряженности между
позициями вопроса о мотивах голосования за кандидатов в президенты
России и вопроса о кандидате с наиболее близкими (идентичными)
респонденту политическими взглядами почти по всем альтернативам
ответа на вопрос о мотивах голосования значения стандартизованных
остатков выше 1,65, а наблюдаемое значение хи-квадрат намного превышает критическое (рис. 4).
16
10
5
0
Ельцин
Зюганов
-5
Явлинский
Он мне
нравится
Не хочу
перемен
Меня
Он знает, как
устраивает
решить
его
проблемы
программа
страны
Я ему
доверяю
Ему нет
достойной
замены
Рисунок 4
Как и в предыдущем случае, мы получаем здесь статистическое подтверждение наличия зависимости между персональной политической идентификацией избирателей и структурой мотивации их
голосования за кандидатов в президенты России. Важно отметить
асимметричный характер структуры мотивации у сторонников Ельцина, с одной стороны, и у сторонников Зюганова и Явлинского, с другой
стороны. На этой гистограмме воспроизводится отмеченный выше тип
мотивации голосования за перечисленных кандидатов: эмоциональнооценочный у сторонников Ельцина, рационально-оценочный у сторонников Зюганова и эмоционально-рациональный у сторонников Явлинского (см. табл. 1). Правда, в данном случае значения стандартизованных остатков не у всех кандидатов совпадают со значениями, зафиксированными в табл. 1. Так, у Ельцина стандартизованный остаток по
мотиву «Не хочу перемен» на рис. 4 равен 4,8, а в табл. 1 – 8,0. У
Явлинского по мотиву «Устраивает его программа» также различаются значения стандартизованных остатков (3,2 и 5,5 соответственно).
Это обстоятельство можно объяснить намерением части избирателей,
идентифицирующих свои взгляды со взглядами Явлинского, голосовать за Ельцина. Один из сторонников Явлинского объяснил это про17
тиворечие следующей фразой: «Я хотел бы проголосовать за Явлинского, но боюсь Зюганова и поэтому буду голосовать за Ельцина». Переход части сторонников Явлинского в ряды сторонников Ельцина
способствует снижению значения мотива «Не хочу перемен» при изучении его зависимости от персональной политической идентификации
избирателей. В остальных случаях значения остатков практически совпадают по всем мотивам и у всех кандидатов.
Подобная картина наблюдается и по третьей установке (доверие кандидату),
альтернатива «полностью доверяю» которой дает
следующее распределение значений стандартизованных остатков, характеризующих мотивы голосования за кандидатов в зависимости от
их доверия им (рис.5).
5.1. Ельцин
Ему нет достойной замены
Я ему доверяю
Он знает, как решить проблемы страны
Меня устраивает его программа
Не хочу перемен
18
4
3
2
1
0
-1
-2
-3
Он мне нравится
5.2. Зюганов
Ему нет достойной замены
Я ему доверяю
Он знает, как решить проблемы страны
Меня устраивает его программа
Не хочу перемен
3
4
3
4
2
1
0
-1
-2
-3
-4
-5
Он мне нравится
5.3. Явлинский
.
Ему нет достойной замены
Я ему доверяю
Он знает, как решить проблемы страны
Меня устраивает его программа
Не хочу перемен
2
1
0
-1
-2
-3
-4
Он мне нравится
Рисунок 5
Анализ этих данных позволяет сделать заключение о том, что
для избирателей, полностью доверяющих Ельцину, важнейшее значение имеют мотивы: «Не хочу перемен» (стандартизованный остаток
равен 3,5) и «Ему нет достойной замены» (стандартизованный остаток
равен 2,7). У избирателей, полностью доверяющих Зюганову, на первом месте мотив «Он знает, как решить проблемы страны» (стандарти19
зованный остаток равен 3,3) , на втором месте – мотив «Я ему доверяю» (стандартизованный остаток равен 2,7), на третьем – «Меня
устраивает его программа» (стандартизованный остаток равен 2,0).
Среди избирателей, полностью доверяющих Явлинскому, наиболее
значимы мотивы: «Он мне нравится» (стандартизованный остаток равен 2,7), «Меня устраивает его программа» (стандартизованный остаток равен 2,6) и «Он знает, как решить проблемы страны» (стандартизованный остаток 2,6). В данном случае появились дополнительные (в
сравнении с выявленными в начале анализа) мотивы у сторонников
Зюганова («Устраивает его программа») и Явлинского («Он знает, как
решить проблемы страны»). Однако эти изменения не касаются характера мотивации голосования за данных кандидатов: у сторонников Зюганова она остается рационально-оценочной, а у сторонников Явлинского – эмоционально-рациональной.
Анализ таблиц сопряженности ответов на вопрос о мотивах
голосования за кандидатов в президенты России и ответов на вопрос о
партийных предпочтениях на парламентских выборах 1995 г. также
свидетельствует о наличии статистически значимой зависимости между этими характеристиками избирателей (исключение составляют сторонники объединения «Яблоко»). У тех, кто проголосовал за КПРФ,
главными причинами намерения голосования за кандидатов в президенты служат: «Он знает, как решить проблемы страны» (стандартизованный остаток равен 3,6) и «Я ему доверяю» (стандартизованный
остаток равен 3,2). Для проголосовавших за пропрезидентское движение НДР наиболее значимы мотивы: «Ему нет достойной замены»
(стандартизованный остаток равен 2,8) и «Не хочу перемен» (стандартизованный остаток равен 2,5). Статистически значимой связи между
голосованием за объединение «Яблоко» в 1995 г. и вышеперечисленными мотивами голосования за кандидатов в президенты в 1996 г. не
обнаружено. Этот факт можно объяснить некоторой деформацией
персональной ориентации сторонников объединения «Яблоко» на президентских выборах 1996 г. Суть данной деформации заключалась в
том, что часть сторонников этого объединения была намерена голосовать не за Явлинского, а за Ельцина из-за того, что не хотела допустить
победы Зюганова в первом туре выборов. Косвенным подтверждением
этого предположения являются близкие к 1,65 значения стандартизованных остатков у сторонников ДВР по мотивам, характерным для
сторонников Ельцина: «Не хочу перемен» и «Ему нет достойной замены». Дополнительным подтверждением наличия зависимости между
20
структурой мотивации голосования за кандидатов в президенты и партийными предпочтениями избирателей является статистически значимая связь между большинством мотивов голосования за кандидатов в
президенты в 1996 г. и близкими по смыслу мотивами голосования за
партийные списки в 1995 г. (табл. 2).
Таблица 2. Значения стандартизованных остатков, характеризующие соотношение мотивов голосования на президентских(1996 г.) и
парламентских(1995 г.) выборах
Ему нет
достойной замены
Он знает, как
решить проблемы
страны
-1,0
0,5
2,0
-0,8
-0,9
1,1
-0,5
0,8
-1,3
2,8
0,8
-0,3
1,3
-1,5
1,4
-2,0
1,9
-1,0
2,5
-0,7
-1,1
-0,3
2,3
-1,0
-1,7
-2,0
2,1
2,5
-0,7
0,2
Я ему
доверяю
Не хочу
перемен
Устраивает
программа
партии
Они смогут
решить
проблемы
страны
Они заставят
Правительство
думать о народе
Они позаботятся
об интересах
большинства
Они наведут
порядок
в стране
Он мне
нравится
Причины
голосования
за партии
Меня
устраивает его
программа
Причины голосования за кандидатов
Анализ этой таблицы позволяет сделать вывод о существовании зависимости между мотивами голосования за кандидатов и за партии, которые этих кандидатов выдвинули на должность Президента
России. Так, мотив «Устраивает программа партии» называют избира21
тели, голосовавшие за «Яблоко» в 1995 г. и собиравшиеся голосовать
за Явлинского в 1996 г. Основной мотив голосования за Явлинского
«Он мне нравится» тесно связан с мотивом голосования за партии
«Они позаботятся об интересах большинства», а это соответствовало
программе объединения «Яблоко» на парламентских выборах 1995 г.
(стандартизованный остаток равен 2,5). Мотив голосования за КПРФ
«Они заставят правительство думать о народе» связан с основным мотивом голосования за Зюганова «Я ему доверяю» (стандартизованный
остаток равен 1,9). То же самое можно сказать о соотношении мотивов: «Они наведут порядок в стране» и «Меня устраивает его программа». Эти выводы согласуются с вышеприведенными результатами кластерного анализа (см. рис. 2). Таким образом, можно сделать общий
вывод о том, что гипотеза о наличии зависимости между политической
культурой избирателей и выявленной в ходе исследования структурой
мотивации их голосования за политических лидеров полностью подтверждается.
Применение метода многомерного шкалирования позволило
выявить конфигурацию переменных (степень их близости друг к другу), характеризующих мотивацию голосования и политические устад
новки
сторонников отдельных кандидатов в президенты России (рис.
Derived Stimulus Configuration
6). Многомерное шкалирование выполнено с помощью пакета SPSS.
Euclidean distance model
1,5
Взгляды Зюганова 3.1 Зюганов
КПРФ
1,0
Доверие Зюганову 2.2
4.3
,5
3.2
4.2
НДР
4.1
1.2
0,0
Доверие Ельцину
Dimension 2
-,5
Взгляды Ельцина
Взгляды Явлинский
Явлинского
1.1
Доверие
2.1
Явлинскому Яблоко
-1,0
-1,5
-2
-1
0
Dimension 1
22
Ельцин
1
2
3
Рисунок 6
В этот вид анализа наряду с мотивами были включены переменные: политик, взгляды которого наиболее близки респонденту; политик, которому респондент полностью доверяет; партия, за которую
респондент голосовал на парламентских выборах 1995 г. Данные переменные выражают установки избирателей, характеризующие специфику их политической культуры. В этой конфигурации переменных
выделяются три скопления точек, отделенных друг от друга в двумерном пространстве. Центрами притяжения этих точек служат переменные, обозначающие кандидатов, за которых были намерены голосовать
избиратели в июне 1996 г. Мы видим, что мотивы голосования, характерные для сторонников Ельцина: «Не хочу перемен» (1.2) и «Ему нет
достойной замены» (3.2) располагаются довольно далеко друг от друга,
хотя и в рамках ельцинского кластера, включающего в себя такие
установки, как приверженность НДР (о связи ее с голосованием за
Ельцина было сказано раньше), доверие Ельцину и идентификацию с
его взглядами. Это подтверждает правомерность сделанного ранее вывода об эмоционально-оценочном характере мотивации голосования за
Ельцина.
В кластере Зюганова четко выделяются мотивы голосования за
кандидата: «Я ему доверяю» (3.1), «Он знает, как решить проблемы
страны» (2.2) и мотивы голосования за партии: «Устраивает программа
партии» (4.3), «Они смогут решить проблемы страны» (4.2), «Они заставят правительство думать о народе» (4.1), а также приверженность
КПРФ, доверие Зюганову и идентификация с его взглядами. Это
23
вполне согласуется с выводами насчет рационально-оценочной структуры мотивации голосования за Зюганова.
В кластер Явлинского входят мотивы: «Он мне нравится» (1.1)
и «Меня устраивает его программа» (2.1), а также приверженность
объединению «Яблоко», доверие Явлинскому и идентификация со его
взглядами. Здесь нет мотива голосования за партии «Устраивает программа партии», который входил в кластер Явлинского по итогам кластерного анализа (см. рис. 2), однако в целом результаты многомерного шкалирования подтверждают вывод о рационально-эмоциональном
характере мотивации голосования за Явлинского.
Применение кластерного анализа к этому же набору переменных дает их конфигурацию, в которой кластер Явлинского наряду с
мотивом «Он мне нравится», доверием ему и идентификацией с его
взглядами включает (на следующей ступени кластеризации) мотивы:
«Меня устраивает его программа» и «Устраивает программа партии».
Эти данные соответствуют результатам анализа стандартизованных
остатков (см. табл. 1 и 2). На рис.7 применяется вышеупомянутая нумерация суждений.
T
re
eD
ia
g
ra
m
fo
r1
5V
a
ria
b
le
s
W
a
rd̀sm
e
th
o
d
1
-P
e
a
rs
o
nr
2
.2
4
.2
2
.1
4
.3
1
.1
В
згл
яд
ыЯ
в
л
и
н
ск
о
го
Д
о
в
ер
и
еЯ
в
л
и
н
ск
о
м
у
3
.1
4
.1
В
згл
яд
ыЗ
ю
ган
о
в
а
Д
о
в
ер
и
еЗ
ю
ган
о
в
у
1
.2
В
згл
яд
ыЕ
л
ьц
и
н
а
Д
о
в
ер
и
еЕ
л
ь
ц
и
н
у
3
.2
0
,0
0
,5
1
,0
1
,5
2
,0
2
,5
L
in
k
a
g
eD
is
ta
n
c
e
Рисунок 7
Состав кластера Зюганова на этой дендрограмме отличается от
того, который получен с помощью многомерного шкалирования и анализа стандартизованных остатков, поскольку в нем отсутствуют моти24
вы «Он знает, как решить проблемы страны» (см. рис. 1), «Они смогут
решить проблемы страны» (см. рис. 6). В то же время здесь, как и в
предыдущем случае, можно констатировать «отдаленную связь» между
этими переменными на последующем уровне кластеризации. Тем более, что прекращение кластеризации («обрезка» графика) предусмотрена на уровне 2,0. С этой точки зрения можно говорить о том, что
кластеры Зюганова и Явлинского связаны с двумя другими кластерами,
включающими в себя вышеупомянутые мотивы голосования. Это
можно считать дополнительным подтверждением структурной гипотезы. Однако главное значение результатов, зафиксированных на рис. 6 и
рис. 7, заключается в том, что они подтверждают гипотезу о зависимости структуры мотивации голосования за конкретных кандидатов от
политической культуры избирателей.
Воспроизводство сходной конфигурации переменных с помощью разных методов анализа свидетельствует об устойчивости полученных результатов. У сторонников отдельных политиков наблюдаются специфические соотношения эмоциональных, рациональных и оценочных элементов мотивации голосования, которые образуют комплексы вместе с персональными и партийными установками. Эти данные согласуются с теорией Г. Алмонда, который выделяет в политической культуре когнитивные, аффективные и оценочные ориентации по
отношению к политическим явлениям (Almond, Verba, 26), а также с
теорией М. Вебера, который утверждал, что социальное действие может быть мотивировано по-разному и что в реальности наблюдается
сочетание мотивов (Вебер, 628 – 603). В соответствии с соотношением
разнородных мотивов и установок можно построить типологию политической культуры сторонников отдельных политиков.
В результате анализа данных удалось обнаружить наличие у
избирателей особых структур восприятия, осмысления и оценки различных политических лидеров, которые называются габитусами (от
лат. habitus – навык, способность). П.Бурдье отмечает, что эти структуры «предназначены для функционирования в качестве принципов, которые порождают и организуют практики и представления» (Бурдье,
18). Поэтому габитусы нужно рассматривать не только как структуры,
но и как способы организации сознания и поведения, характерные для
носителей определенных типов политической культуры.
Какие типы политической культуры свойственны избирателям,
собиравшимся голосовать за Ельцина, Зюганова и Явлинского на президентских выборах 1996 г.? Составить представление об этих типах
25
можно на основе выяснения политического смысла вышеупомянутых
мотивов и установок избирателей, а также позиций самих кандидатов и
поддерживающих их группировок по вопросам политической жизни
России.
Сторонников Ельцина можно отнести к представителям этатистского типа российской политической культуры. Для них характерна ориентация на стабильность (мотив: «Не хочу перемен») и на
личность руководителя государства (мотив: «Ему нет достойной замены»). Это вполне соответствует предвыборным лозунгам (в 1995 г.)
пропрезидентского движения «Наш дом – Россия» («стабильность»,
«законность», «рынок»), приверженцы которого поддерживали Ельцина на выборах 1996 г. За Ельцина собирались голосовать те, кто адаптировался к реформам, занял выгодные позиции в экономике и политике и связывал свои персональные достижения с именем и политическим курсом Ельцина. Представители этого типа политической культуры в решении проблем своей жизни рассчитывают не на себя или политическую партию, а на руководителя государства. Этот тип российской политической культуры сформировался еще в имперский период
российской истории.
Сторонники лидера коммунистической оппозиции ельцинскому политическому курсу Зюганова представляли собой патерналистский тип российской политической культуры. Для его носителей характерна ориентация на влиятельную политическую партию и ее лидера (мотивы: «Я ему доверяю», «Он знает, как решить проблемы страны» и «Они заставят правительство думать о народе»). Последний мотив голосования типичен для сторонников КПРФ. За Зюганова в 1996
г. и КПРФ в 1995 г. голосовали те, кто не смог адаптироваться к новым
условиям жизни и рассчитывал на то, что коммунисты смогут восстановить прежнюю систему партийного руководства правительством, а
также систему социальных гарантий и государственной поддержки
промышленности, сельского хозяйства, науки, культуры, образования,
медицины и т.д. Этот тип политической культуры сформировался в
советский период российской истории. Люди этого типа считают, что
решение проблем их жизни зависит не от них самих или от руководителя страны, а от хорошо организованной группы профессиональных
политиков («Они смогут решить проблемы страны»).
Сторонники лидера социально-либеральной оппозиции ельцинскому политическому курсу Явлинского представляли собой активистский тип российской политической культуры, для которого харак26
терна ориентация на собственную инициативу, политические свободы
и гражданский контроль над государственным аппаратом. В 1996 г.
для людей данного типа Явлинский был персонифицированным воплощением этих ценностей (мотивы: «Он мне нравится» и «Меня
устраивает его программа»). Кроме того, его предвыборная программа
соответствовала программе объединения «Яблоко», принятой накануне
парламентских выборов 1995 г. (Реформы .., 7–24). Отсюда мотив
приверженцев Явлинского («Устраивает программа партии»). За Явлинского собирались голосовать те, кто стремился к освобождению
экономической и политической жизни страны от произвола чиновников и установлению эффективного гражданского контроля над их деятельностью. Сторонники этой ориентации считали, что Россия не может выйти их кризисного состояния из-за того, что государство ограничивает инициативу и предприимчивость своих граждан. Этот тип
российской политической культуры характерен для современного периода ее истории. В прошлом он был ограничен узким кругом правящей элиты и активной общественности. Сейчас возникли условия для
его массового распространения.
Следует учитывать, что упомянутые типы политической культуры населения современной России связаны с Ельциным, Зюгановым
и Явлинским чисто ситуативно. И в 1996 г., и сейчас они персонифицировались и персонифицируются не только в этих, но и в других политиках. И вообще, их персонификация может меняться от выборов к
выборам, поскольку они связаны не с конкретными личностями, а с
общими условиями жизни. По мере изменения этих условий, будет
изменяться и соотношение этатистских, патерналистских и активистских элементов в российской политической культуре. «Культура, – отмечает Р. Инглехарт, – это не постоянная величина. Это система, с
помощью которой общество адаптируется к окружающей среде. Если
изменится окружающая среда, то через некоторое время, вероятно,
изменится и культура» (Inglehart, 258).
Литература
Almond G., Verba S. (ed.). The Civic Culture Revisited. London, 1989.
Бурдье П. Структуры, habitus, практики / Современная социальная теория:
Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995.
Вебер М. Ибранные произведения. М., 1990.
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1996.
27
Inglehart R. Postmaterialist Politics // Comparative Politics: Notes and Readings.
Pacific Grove, 1990.
Сатаров Г.А. Структура политических диспозиций россиян: от политики к
экономике // Российский монитор. Архив современной политики. Вып. 1. 1992.
Реформы для большинства. Объединение «Яблоко». М., 1995.
А.В. Чазов
ЦЕННОСТИ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ
ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРЕДПОЧТЕНИЙ
Авторы классического исследования политических предпочтений американских избирателей, соглашаясь с Липманом, в свое
время писали: «…избиратель обладает картиной мира политики в своей голове, и природа этой картины является ключом к пониманию того, что он делает на выборах» (Campbell, 39). Анализируя феномен голосовательного поведения, авторы разделили его на две составляющие
– принятие решения об участии/неучастии в выборах и принятие решения о том, за кого голосовать. Рассматривая вторую составляющую и
учитывая опыт исследования Берельсона и Лазерсфельда о влиянии
социальных факторов на этот феномен, они пришли к выводу, что
наиболее значимым фактором для понимания и прогнозирования электорального выбора является, тем не менее, партийная идентификация.
Попытки построения прогнозных моделей на основе изучения
партийных идентификаций в российских условиях, как правило, терпят
фиаско. Очевидно, что связано это не с «загадочной русской душой»,
или «национальной спецификой», а прежде всего с процессами трансформации, имеющими место в России. Когда политическая система
нестабильна, когда одни партии сменяют другие, когда в обществе
наблюдается, чуть ли не всеобщий перманентный «кризис политической идентичности» – в это время встает вопрос о необходимости поиска иных оснований для объяснения и прогнозирования электорального поведения.
Анализируя процесс формирования политических предпочтений в российских условиях, нельзя не прийти к достаточно очевидному
выводу: «В основе… человеческой общности – семейных, дружеских,
корпоративных, политических связей – лежат требовательные идентификации, накладывающие отпечаток на жизнь людей. Самые сильные
из них – идентификации по жизненным ценностям» (Асмолов и др., 7).
28
Следовательно, анализ глубинных ценностных идентификаций избирателей и связи ценностей с политическими предпочтениями позволит
продвинуться в поисках адекватных моделей для понимания процесса
формирования политических предпочтений, и, как следствие этого,
построения рабочих прогнозных моделей электорального выбора.
Перед тем как приступить к реализации заявленной задачи
необходимо четко обозначить смысл используемых здесь понятий и
терминов. Например, терминологическая путаница в отношении к такому феномену, как ценности, и до сих пор делает актуальным замечание Вебера о том, что «ценность» является «злополучным детищем
нашей науки».
Под ценностью понимаются значимые субъект-объектные отношения, или, иными словами, значение оцениваемого объекта для
оценивающего субъекта. Носителем ценностей могут быть некие
предметы, обладающие фактичностью, в том числе к ним могут быть
отнесены и социальные факты, рассматриваемые как вещи (Дюркгейм
Э.). Здесь обнаруживается символический характер ценности – значимость для субъекта ценностных отношений. Интериоризованные (или
«усвоенные и присвоенные») ценности образуют стержень диспозиционной системы личности, обусловливающий долгосрочную стратегию
поведения индивида (Саморегуляция...). Объективированные же ценности, «кристаллизованные» в обществе, образуют «внутренний стержень культуры», ее смыслообразующую сферу. Чтобы избежать терминологической путаницы, в дальнейшем тексте для обозначения интериоризованных ценностей будем использовать термин «ценностные
ориентации», а для обозначения объективированных ценностей – понятие «ценности», следуя принятой в социологии традиции. Хотя термин
«ценностная ориентация» имплицитно предполагает не интериоризованные ценностные смыслы, а «ценность» как нечто внешнее, фактуальное (ориентация на ценность), что не вполне точно передает смысл
данного феномена.
Под политическими предпочтениями понимается не раз и
навсегда выбранная позиция, а процесс. Политические предпочтения –
это не заданный тип поведения или тип сознания избирателя, а некое
отношение избирателя к политической системе общества в целом и к
конкретным участникам этого процесса в частности. Иными словами,
политические предпочтения – это процесс определения человеком своей позиции в отношении к (и в соотнесении с) остальным участникам
политического процесса. Следовательно, политические предпочтения
29
могут быть поняты только в релятивистском понимании отношений
как процесса взаимодействия участвующих сторон. Конкретным выражением политических предпочтений может являться определение
человеком своей позиции в некотором месте и времени. Голосовательное поведение, таким образом, является только одним из частных случаев проявления политических предпочтений.
Итак, основная цель данного исследования может быть
сформулирована как изучение влияния ценностного фактора на формирование политических предпочтений. Для выяснения природы и
механизма данного влияния Центром эмпирических политических исследований СПбГУ было проведено исследование по целевой выборке.
Было опрошено 438 респондентов. Опрос проводился методом личного интервью в октябре – ноябре 1998 г. После завершения сбора информации, по аналогии с процедурой, реализованной в свое время Ю.
Качановым и Г. Сатаровым (Качанов, 80), была осуществлена процедура создания гомогенных групп (табл.1). Общий объем базы данных
составил 284 случая. Точные формулировки вопросов интервью приведены в приложении.
Таблица 1. Реперные социальные группы
Группа
Интеллигенция
Торговля и
обслуживание
«Силовики»
Предприниматели
Пенсионеры
Рабочие
Основания для таксономии
Образование высшее, образование родителей
высшее, род занятий – врачи, учителя, преподаватели вузов, инженеры.
Сфера занятости – жилищно-коммунальное
хозяйство, бытовое обслуживание, торговля и
общественное питание
Образование высшее, род занятий – военнослужащие, работники МВД
Сфера занятости – предприятия негосударственной формы собственности, руководители
высшего звена, топ-менеджеры
Неработающие пенсионеры
Образование не выше среднего специального,
род занятий – рабочие
Наполнение
32 человека
75 человек
70 человек
33 человека
44 человека
30 человек
На первом этапе обработки массива была реализована процедура кластерного анализа. Поскольку в аналитическом исследовании при
наличии целевой выборки одномерные распределения представляют
30
небольшую «ценность», постольку в качестве дескриптивной статистики и был использован кластерный анализ, репрезентирующий не «количественные» распределения, а «качественные» связи и зависимости
между наблюдаемыми переменными.
Респонденту предлагалось в ходе опроса выбрать из набора ценностей, представленных на отдельных карточках, 3 наиболее значимых
и 3 наименее значимых. Далее из 6 отобранных таким образом ценностей респондент выбирал две – одну самую значимую и одну наименее
значимую. Для разведочного кластерного анализа использовался набор
ценностей, отобранных на первом этапе (первая шестерка ценностей).
Отобранные на втором этапе в качестве наиболее значимых и наименее
значимых ценности не учитывались. Для реализации процедуры кластерного анализа все включенные в анализ ценности были преобразованы в набор биноминальных переменных, принимающих значения
«1», если данная ценность была отобрана респондентом в качестве значимой, и «0», если ценность не была отобрана респондентом. Поскольку респонденты отбирали значимые и незначимые ценности, то количество переменных было удвоено, т.е. 15 ценностей-переменных принимали значение «1», если были отобраны в качестве значимых, и 15
ценностей-переменных принимали значение «1», если были отобраны в
качестве незначимых. Кластерная структура ценностных ориентаций
представлена на рис. 1. Анализ выполнен с использованием пакета
Statistica ®, версия 5.0.
T
r
e
e
D
ia
g
r
a
m
fo
r3
0
V
a
r
ia
b
le
s
W
a
r
d̀
sm
e
th
o
d
1
-P
e
a
r
s
o
n
r
+
о
б
щ
е
н
и
е
+
св
о
б
о
да
а
в
то
р
и
те
тн
о
сть
+
ж
и
зн
ьч
е
л
о
в
е
к
а
тр
а
ди
ц
и
и
+
се
м
ь
я
и
н
и
ц
и
а
ти
в
н
о
сть
+
р
а
б
о
та
+
б
л
а
го
п
о
л
уч
и
е
н
е
за
в
и
си
м
о
сть
+
п
о
р
я
до
к
са
м
о
п
о
ж
е
р
тв
о
в
а
н
и
е
+
за
к
о
н
н
о
сть
б
л
а
го
п
о
л
уч
и
е
ж
и
зн
ьч
е
л
о
в
е
к
а
+
тр
а
ди
ц
и
и
л
и
ч
н
ы
йусп
е
х
+
са
м
о
п
о
ж
е
р
тв
о
в
а
н
и
е
св
о
б
о
да
+
и
н
и
ц
и
а
ти
в
н
о
сть
х_
о
тн
_
с_
л
ю
дь
м
и
о
б
щ
е
н
и
е
+
н
е
за
в
и
си
м
о
сть
р
а
б
о
та
+
а
в
то
р
и
те
тн
о
сть
се
м
ь
я
+
х_
о
тн
_
с_
л
ю
дь
м
и
+
л
и
ч
н
ы
йусп
е
х
за
к
о
н
н
о
сть
п
о
р
я
до
к
0
,
6
0
,
8
1
,
0
L
in
k
a
g
e
D
is
ta
n
c
e
31
1
,
2
1
,
4
1
,
6
1
,
8
Рисунок 1
Полученная дендрограмма позволяет представить различные
ценностные типы сознания. На графике видно, что структура ценностного сознания реперных групп может быть разбита на несколько достаточно ясно очерченных кластеров. Первая дефиниция, которая может описать наиболее сильно контрастирующие группы ценностного
сознания, – это оппозиция между «системным» и «несистемным» сознанием. (Необходимо помнить, что все оппозиции и классификации в
данном случае имеют не оценочный, а номинативный, или описательный, характер. При этом, чем контрастнее «означающие» понятия, тем
наиболее рельефно можно представить ценностные позиции в, безусловно, не дискретном пространстве. Однако контраст «означающих»
совсем не предполагает такого же контраста «означаемых».)
В «несистемный» кластер вошли в качестве наиболее значимых
ценностей (на рисунке с «+») – «независимость», «авторитетность»,
«хорошие отношения с людьми», «личный успех». Название же данный
тип сознания получил благодаря тому, что в качестве наименее значимых ценностей (на рисунке с «–» ) в него вошли такие социально одобряемые, или, иными словами, «системообразующие», ценности, как
«работа» и «семья», но самое главное – «законность» и «порядок».
Примечательно, что данный тип демонстрирует такое понимание мира,
при котором «личный успех» возможен только при условии отрицания
«законности» и «порядка». Семья при этом сама по себе не является
ценностью, а служит, скорее, одним из средств «позиционирования»
среди «авторитетных» людей, с которыми необходимо поддерживать
«хорошие отношения». При таком понимании мира семья – это, скорее
всего, своеобразное «демонстративное потребление», т.е. «супруга»
(«супруг») – это «модель» в прямом и переносном смысле слова (если
вспомнить определение демократии у В. Пелевина, то напрашивается
параллель – семья как «демо-версия»). Ну и, наконец, данный тип сознания демонстрирует приверженность «независимости» при абсолютном отрицании «работы». Я не буду далее живописать типажи представителей этого кластера и предоставляю читателю возможность сделать
это самостоятельно.
«Системный» тип сознания, в свою очередь, распадается на
«западный» и «почвенный» (напомню, что «означающие» достаточно
условны). Среди «западников» можно выделить группу с ценностями
«западного либерализма» (одобряются «свобода», «жизнь человека» и
32
«общение»; отвергаются «авторитетность» и «традиции») и группу с
условным названием «благополучное мещанство» (одобряются «семья», «работа», «благополучие» и «порядок»; отвергаются «инициативность», «независимость» и тем более «самопожертвование»). Примечательно то, что ценности, которые ассоциируются прежде всего с «западной демократией», во-первых, присутствуют в сознании российского избирателя, а во-вторых, представляют достаточно различные типы
сознания. Нельзя не связать явный успех «Союза Правых Сил» на выборах в Государственную думу РФ в 1999 г. с успехом удачно выбранной позиции в ценностном пространстве и апелляцией не только к тем
избирателям, которые исповедуют ценности политического либерализма, но и к «смежной», несколько более «аморфной» («– инициатива») группе избирателей, отдающей приоритет ценностям семейного
благополучия (в частности, именно к ним обращен слоган «Хочешь
жить как в Европе? Голосуй …»).
Кластер «почвенников», как и предыдущий кластер, распадается
на два типа ценностного сознания – «государственников» (одобряется
ценность «законности») и «общинников» (одобряются «традиции» и
«самопожертвование»). Примечательно, что тип «государственников»
при явно выраженной ориентации на «законность», тем не менее отвергает такие ценности, как «благополучие» и «жизнь человека». Как
говорится: «Законность… любой ценой». «Общинники» же ставят во
главу угла не формальный закон, а некие неписаные правила – «традицию» и «самопожертвование». При этом они «справедливо» (или, скорее, «логично») считают незначимыми ценностями «личный успех» и
«свободу». Однако самое примечательное в этом кластере – наличие
следующего типа сознания. Часть респондентов, попавшая в кластер
«общинников», считает, что такая ценность, как «инициативность»,
является достаточно значимой, но при этом они склонны отрицать
важность таких ценностей, как «хорошие отношения с людьми» и «общение». Данный тип сознания (в России его обладателей называют
«белые вороны», «выскочки» и т.п.) не может присутствовать в кластере «западного» сознания, что на первый взгляд было бы более логично.
Тем не менее, здесь скрывается иная логика. Очевидно, что проявить
инициативу, «выйти из ряда вон», возможно только при наличии «ряда» тех, кто этого не делает, кто такой, «как все». Иное понимание
«инициативности», без сравнения с «остальными», просто невозможно.
Ну и как следствие – «инициативность» этих людей не может не ждать
нарушение общения с «остальными» (см. отрицаемые ценности).
33
Безусловно, такая интерпретация не единственная. Многомерные методы, по определению позволяющие анализировать взаимозависимости между сложными феноменами, также не дают оснований для
выбора единичной интерпретации. Однако здесь хотелось бы заострить
внимание не на множестве интерпретаций одного из возможных решений, а на возможности интерпретаций выделенных типов ценностного
сознания через вскрытие конотирующих ценностных смыслов, возникающих на пересечении «ценностей-маркеров». Таким образом, не
только «декларирование» релятивистского понимания самого феномена ценностей, но и понимание отношений между ценностями позволяет адекватно представить и проанализировать ценностное сознание
любой социальной общности. Более того, без выяснения подобного
рода отношений мы никогда не сможем понять, какой ценностный
смысл «скрывается» под тем или иным термином или ценностью. Так,
ценность «семьи» только в нашем исследовании «означает» далеко не
совпадающие смыслы. А что будет происходить с ценностями в кросскультурных исследованиях?
Итак, мы представили дискретное описание ценностного сознания реперных групп. Поскольку построенная дендрограмма, тем не
менее, не дает возможности представить целостное пространство ценностных отношений между выделенными группами ценностного сознания, а описывает только дискретные кластеры, постольку к данным
была применена процедура факторного анализа с целью выявления
общих, латентных факторов и одновременного снижения размерности
ценностного пространства. Для этого исходные данные были преобразованы в набор из 15 ценностных переменных, принимающих значение
«4», если ценность не была отобрана респондентом, значение «1», если
респондент выделил ценность в качестве самой незначимой ценности,
значение «2» – в качестве одной из незначимых ценностей, значение
«6» – в качестве одной из значимых, и значение «7» – в качестве
наиболее значимой ценности для респондента. После преобразований
данных методом главных компонент с последующим вращением варимакс были выделены два наиболее значимых фактора. Взятые совместно факторы описывают двумерное распределение ценностей в
ценностном пространстве и, следовательно, могут быть визуализированы. Факторный анализ выполнен с использованием пакета SPSS ®,
версия 10.0. Ценностное пространство реперных групп, полученное в
результате факторного анализа методом главных компонент после
вращения варимакс, представлено на рис. 2.
34
Component Plot in Rotated Space
1,0
общение
,5
хор_отн_с_людьми
свобода
работа
благополучие
независимость
традиции
самопожертвование
жизнь_человека
личн_успех
семья
Component 2
0,0
порядок
инициативность
законность
авторитетность
-,5
-1,0
-1,0
-,5
0,0
,5
1,0
Component 1
Рисунок 2
Результат факторного анализа позволяет наглядно представить и
описать все ценностное пространство при помощи двух осей. Примечательно, что полученное пространство во многом подобно двум предложенным ранее типологиям ценностей – типологии М. Рокича и Ш.
Шварца. Согласно первой из них, ценности можно разделить на ценности-цели (терминальные) и ценности-средства (инструментальные). В
нашем случае первый фактор (component 1) репрезентирует терминальные ценности («традиции» versus «свобода»), а второй фактор –
инструментальные ценности («авторитетность» versus «общение»). Согласно же позиции Шварца (Schwarts), весь набор ценностей, репрезентирующий ценностное пространство, может быть описан при помощи двух осей: открытость переменам–консерватизм, альтруизм–
эгоизм. В нашем пространстве первый фактор репрезентирует, с одной
стороны, ориентацию на социальное окружение (отрицательные значе35
ния – «альтруизм»), а с другой стороны, ориентацию «на себя» (положительные значения – «эгоизм»). Второй фактор соответствует оси
«открытость переменам–консерватизм».
Что интересно в связи с этим? Прежде всего, то, что исследование ценностей, проведенное по отличной от предлагавшихся этими
авторами методике, воспроизводит означенное пространство и достаточно хорошо может быть описано предложенными теоретическими
конструктами. Помимо этого, данное пространство воспроизводит отношения между ценностями, позволяя представить ценностное сознание не как дискретное, но как континуальное. Ну и, наконец, построенное пространство воспроизводит не «локальные» отношения между
ценностными оппозициями, а, как считал сам Ш. Шварц, скорее «универсальное» ценностное пространство (воспроизводимое в любых
культурах, т.е. пригодное для использования его в кросс-культурном
сравнительном анализе ценностных ориентаций). Сходное факторное
пространство уже было получено в сравнительном исследовании с использованием российского материала (Докторов) также в результате
обработки первичного массива данных методом факторного анализа.
Все это позволяет сделать вывод о «неслучайности» полученного в
нашем случае факторного решения.
Далее была реализована процедура погружения респондентов в
полученное ценностное пространство. Для этого были подсчитаны
значения факторных нагрузок для каждого респондента, указывающие
на его положение в пространстве ценностных координат по двум измерениям. Процедура погружения отдельных социальных групп в факторное пространство ценностей позволяет визуализировать позиции
респондентов, принадлежащих к разным социальным группам, в едином пространстве. Процедура погружения выполнена с использованием пакета SPSS, версия 10.0. Поскольку достаточно большое количество респондентов не позволяет наглядно представить контраст позиций всех социальных групп одновременно, постольку на рисунках
представлены пары социальных групп, занимающих «противоположные», или наиболее полярные, позиции в данном пространстве: рабочие и предприниматели (рис. 3.1), пенсионеры, работники торговли и
сферы услуг (рис. 3.2), «силовики» и интеллигенция (рис.3.3).
36
3
2
1
6 групп
0
рабочие
пенсионеры
-1
предприниматели
силовики
-2
торговля
-3
-3
-2
-1
0
1
2
3
интеллигенция
Scale 1
Рисунок 3.1
3
2
1
6 групп
0
рабочие
пенсионеры
-1
предприниматели
силовики
-2
торговля
-3
-3
-2
-1
0
1
Scale 1
Рисунок 3.2
37
2
3
интеллигенция
3
2
1
6 групп
0
рабочие
пенсионеры
-1
предприниматели
силовики
-2
торговля
-3
-3
-2
-1
0
1
2
3
интеллигенция
Scale 1
Рисунок 3.3
Поскольку данные графики достаточно отчетливо репрезентируют сходство и различия представленных на них позиций социальных
групп, постольку остается сделать только некоторые замечания. Становится очевидным, что, во-первых, выделенные по социальным характеристикам реперные группы обладают значительными различиями
и в пространстве ценностных позиций. Это может косвенно свидетельствовать о надежности предложенной выше таксономии социальных
групп. Во-вторых, такая группа, как «интеллигенция», не обладает ярко
выраженной позицией в ценностном пространстве, и это отличает ее от
всех остальных групп. Это может быть проинтерпретировано и как
имманентное свойство именно данной группы. В качестве объясняющей гипотезы означенного феномена может быть предложено следующее положение – «интеллигенция» обладает большей (по сравнению
с другими социальными группами) дисперсией ценностных позиций,
38
объясняемой большей (в сравнении с другими группами) «ценностной
сложностью» сознания этой группы (по аналогии с термином «когнитивная сложность», используемым в психологии). Подобная позиция
данной группы в ценностном пространстве, помимо всего прочего,
позволяет ей и вырабатывать свое «особое видение» реальности, свою
уникальную картину мира (см. об этом, напр.: Манхейм).
Далее для анализа влияния ценностей на формирование политических предпочтений была проведена процедура погружения респондентов, характеризующихся самоидентификацией своих политических
взглядов, в уже полученное ценностное пространство. Среди тех, кто
имеет четкие политические взгляды и смог их идентифицировать,
наиболее полярными являются сторонники либеральной и коммунистической идеологий (рис. 4).
3
не имею политических
2
убеждений
затр.отв
1
другим
националистическим
0
монархическим
либеральным
-1
социал-демократическим
-2
коммунистическим
анархическим
-3
-3
-2
-1
0
1
2
3
Scale 1
Рисунок 4
После того, как нами было обнаружено неслучайное распределение политико-идеологических позиций респондентов в ценностном
пространстве, можно переходить непосредственно к выявлению характера влияния ценностного фактора на политические предпочтения.
39
Фактор №2
Для этого все пространство ценностных ориентаций было разделено на
отдельные квадранты ценностей. Так, каждая ось была разделена на
три участка (–
> –0.3; –0,3 – +0,3; +0,3 < + ). В результате было
получено девять квадрантов, репрезентирующих все ценностное пространство. Каждому респонденту, помещенному в ценностное пространство, было приписано соответствующее номинальное значение,
характеризующее его позицию в ценностном пространстве. Респондент
приписывался к определенному квадранту в зависимости от значения,
занимаемого им в пространстве по двум осям. Данная процедура позволила ужать многомерное пространство ценностей до одной номинальной переменной (рис. 5).
С1
С2
С3
В1
В2
В3
А1
А2
А3
Фактор №1
Рисунок 5
Затем полученные данные были подвергнуты процедуре двумерного анализа с вычислением стандартизованных остатков, который
позволил установить следующие закономерности (значения стандартизованных остатков указаны далее в скобках). Наиболее «нагруженными» квадрантами ценностных ориентаций явились квадранты А1, А3 и
С3.
Сторонники традиционных ценностей с «альтруистической» но
«далекие» позиции «Яблоко» (1,8). В данном квадранте преобладают
пенсионеры (2,2). Именно сторонники этих ценностей чаще других
идентифицируют свои политические взгляды как «коммунистические»
(3,3). Они склонны утверждать, что «ни при каких обстоятеориентацией – квадрант А1 – склонны идентифицировать свои взгляды как
«близкие» политической позиции партий КПРФ (4,0) и РНРП (2,2),
40
льствах не проголосуют за Ельцина” (2,6). И на президентских выборах
склонны проголосовать за Зюганова (3,3) или Лебедя (3,6).
Квадрант С1 также представляет «альтруистически» ориентированных респондентов, но исповедующих ценности открытой коммуникации. Эти респонденты склонны идентифицировать свои взгляды как
близкие позиции КПРФ (1,7) и Зюганову (1,8). Но голосовать на президентских выборах они в большей степени, чем остальные группы
респондентов, склонны за Лужкова (2,2).
Оппозиционные означенным выше квадрантам по оси «эгоистических» ориентаций респонденты также демонстрируют неоднородность. Те из них, кто исповедует «эгоистические» ценности и ориентации на «общение» – квадрант С3 – чаще других идентифицируют свою
позицию «близкой» ДВР (2,5) и «далекой» Лебедю (1,8). В этом квадранте наблюдается преобладание работников торговли и сферы обслуживания (1,8). Голосовать при этом они готовы за Примакова (1,8), а
не за Лебедя (3,7).
Те, кто по этой же шкале терминальных ценностей занимает
иную позицию на шкале инструментальных ценностей – квадрант А3, –
утверждают, что их позиция «близка» позиции Зюганова гораздо реже
других групп респондентов (–1,6). При этом в данном квадранте
наблюдается преобладание предпринимателей (2,9). Они «затрудняются» с выбором кандидатуры, за которую могли бы проголосовать на
президентских выборах (1,7), но уверены, что «ни при каких обстоятельствах» не проголосуют за Жириновского (1,8). В ответах на этот
вопрос они также значительно реже называют фамилию Ельцина (–
2,5).
Респонденты, занимающие промежуточную позицию между
означенными выше двумя квадрантами по оси «эгоистических» ориентаций – квадрант В3, – склонны чаще других идентифицировать свои
политические взгляды как «либеральные» (1,7). Что характерно для
данного квадранта «либералов» – они отмечают свою «близость» позиции партии «Яблоко» (1,7), но на президентских выборах проголосуют,
скорее, за Примакова (2,5).
Наконец, респонденты, занимающие «центристскую позицию»
на шкале «альтруизма – эгоизма», демонстрируют наиболее выраженные позиции по отношению к политической власти. Респонденты «абсолютного центра» – квадрант В2 – проявляют свою позицию только
по отношению к политической системе нашего общества. Респонденты, исповедующие «центристские ценности», считают, что их «катего41
рически не устраивает политическая система нашего общества, она
нуждается в радикальном изменении». При этом, апеллируя только к
власти, они отмечают близость своих политических взглядов к позиции
Зюганова (1,6). Скорее всего, причина данной «близости» является
следствием не столько совпадения ценностных позиций, сколько совпадения позиций в отношении к действующей власти («оппозиционное
позиционирование»).
Респонденты, занимающие крайнюю позицию на шкале инструментальных ценностей – квадрант С2, – утверждают, что они «не имеют политических взглядов» (2,3) чаще других. При этом они демонстрируют близость своей позиции политическим взглядам Ельцина
(3,6) и «дальность» к позиции Примакова (2,2). Таким образом, выделенный квадрант демонстрирует абсолютную лояльность существующей власти и отчетливо выраженную «антипатию» к любым «посягательствам» на нее со стороны (Примаков в то время занимал ведущие
строчки в рейтингах опросов общественного мнения и воспринимался
как наиболее вероятный претендент на президентское кресло). В данном квадранте преобладают рабочие (2,5).
Чтобы частично представить описанные выше закономерности
визуально, была реализована процедура погружения сторонников политических лидеров в уже описанное пространство ценностных факторов (рис. 6).
3
2
затрудняюсь
ответить
ни за кого
1
Примаков
Черномырдин
0
Лужков
Лебедь
-1
Зюганов
Жириновский
-2
Явлинский
Ельцин
-3
-3
-2
-1
0
1
ScaleРисунок
1
42
2
6
3
Естественно, что, установив «неслучайное» распределение
сторонников тех или иных политических взглядов в ценностном пространстве, выявив характеристики взаимосвязи ценностных и политических диспозиций, невозможно было игнорировать гипотезу о влиянии принадлежности к той или иной социальной группе на политические предпочтения. Для этого был проведен корреляционный анализ,
который подтвердил наличие связи между социальной позицией и ценностными ориентациями (p<0,001). Было установлено также наличие
связи между социальной позицией и политико-идеологическими позициями (p<0,003).
Таким образом, мы получили взаимосвязь трех переменных
– ценностных ориентаций, политических взглядов и социальной позиции. Известно, что ценностные ориентации – достаточно устойчивый
феномен. Они формируются в период первичной социализации индивида (Бергер, Лукман) и в последующем или сохраняются, или претерпевают незначительные изменения. Следовательно, они не могут быть
«откликом» социальной позиции, занимаемой индивидом, и его политических взглядов. Иными словами, процесс формирования ценностных ориентаций предшествует формированию как политических диспозиций, так и социальных позиций индивидов. Социальная позиция
индивида – следствие его социальной траектории и по определению не
может быть следствием частной самоидентификации с политической
позицией, зафиксированной в определенный момент времени и пространства. Таким образом, откликом может являться только самоидентификация индивида с определенными политическими взглядами.
Чтобы уточнить, какая из переменных является фактором, а какая – опосредующей переменной, был проведен корреляционный анализ связи социальной позиции с политическими взглядами с контролем
по ценностным ориентациям (взята подвыборка респондентов, чьи
факторные нагрузки по оси терминальных ценностей принимают либо
положительные значения – «эгоисты», либо отрицательные значения –
«альтруисты»). Анализ показал, что значения «хи-квадрат» для «эгоистов» остались значимыми (р<0,03), а для альтруистов – нет (р<0,42).
Таким образом, после введения контрольной переменной очевидно, что у тех, кто ориентируется преимущественно на социальные
ценности, на ближайшее окружение («альтруисты»), либо связь отсутствует вовсе, либо социальный фактор слабо связан с политическими
убеждениями. В любом случае, мы не можем сказать что-то опреде43
ленное. В то же время у тех, кто ориентируется преимущественно на
личностные ценности («эгоизм»), взаимосвязь между социальной позицией и политическими взглядами присутствует. Для объяснения данного феномена можно предложить следующую гипотезу. Вероятно, те,
кто исповедует «эгоистические» ценности, имеет более гибкую систему взглядов. «Эгоисты», добиваясь своих целей, ставят стратегию в
поле политики в зависимость от того, какую социальную позицию они
занимают в определенный момент времени. Именно для «эгоистов»
свойственна в большей степени ориентация на собственные интересы и
выгоды от голосования за определенные политические силы.
Подводя итоги данного исследования, можно сделать некоторые
выводы.
1. Можно констатировать сам факт наличия связи между ценностями и политическими предпочтениями. Учитывая устойчивость ценностных ориентаций личности, можно утверждать, что интериоризованные ценности обусловливают стратегии политического поведения.
2. Выбор «дискретных» ценностей из предлагаемого ряда альтернатив зависит от общих латентных ценностных ориентаций личности. Данные ценностные ориентации носят, скорее всего, действительно универсальный характер, поскольку мы обнаруживаем их и в кросснациональных исследованиях, и на целевой выборке из шести реперных групп.
3. Ценности могут явиться универсальным основанием для сегментации как избирателей, так и идеологических позиций объектов
электорального выбора. Таким образом, можно говорить о том, что
цель данного исследования достигнута.
Ну и, наконец, последний по порядку, но не по важности вывод
методологического характера, который не совсем очевиден. В академической литературе вот уже не один десяток лет ведутся споры с разной степенью ожесточенности между сторонниками различных объяснительных моделей политического поведения. Сторонники «теории
рационального выбора» пересматривают и оспаривают основные положения
социальной
модели,
приверженцы
социальнопсихологической теории доказывают адекватность своей. Однако в
последнее время усилились голоса тех, кто пытается критически (в
кантианском смысле этого слова) осмыслить «устоявшиеся» модели. В
частности, рассуждая о сфере изучения политического поведения,
Данливи пишет: «Когда-то это была, безусловно, сфера настоящей
“большой науки”» (Данливи, 281). Отмечая переживаемый этой обла44
стью кризис, в качестве одной из его фундаментальных причин он выделяет одно из простых методологических допущений. Данливи пишет: «Главным мотивом фактически всех исследований политического
поведения, сохранившимся практически вплоть до 90-х годов, был поиск единственного оптимального алгоритма принятия решений, с
помощью которого можно было охарактеризовать расстановку сил и
поведение электората в целом» (там же, 284–285). Сам факт осознания того, что избиратели слишком часто рассматривались как единый
архетип, приводит сегодня исследователей различных школ к выводу о
необходимости разработки нового подхода к изучению политического
поведения, основанного не только на методологическом плюрализме.
Сегодня проблема состоит в разработке плюралистических методологий, объединяющих различные алгоритмы принятия решений различными группами избирателей.
Осуществленный в данном исследовании анализ влияния только
одного фактора из массы возможных подтверждает гипотезу о «физической» невозможности построения универсальной модели как формирования политических предпочтений, так и политического поведения в
целом. Лишним тому подтверждением, в частности, является варьирование веса социального фактора в зависимости от ценностной ориентации избирателей. Однако можно быть уверенным в том, что следующий этап дискуссии разгорится вокруг того, какое из оснований использовать для «первичного» выделения «специфичного избирателя»
из общей неразличимой массы «среднего». Не предлагая «окончательного решения», тем не менее, можно предположить, что одним из таковых по праву станет сегментация по ценностному основанию.
Литература
Асмолов А., Березин И., Борисов А., Жамкочьян М., Клименко А., Махарадзе
Н. Президент по выбору: моделирование желаемого будущего. М., 2000.
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по
социологии знания. М., 1995.
Данливи П. Политическое поведение: институциональный и эмпирический
подходы // Политическая наука: новые направления. М., 1999.
Докторов Б. З. Россия в европейском социокультурном пространстве// Социологический журнал. 1994. №3.
Качанов Ю.Л., Сатаров Г.А. Социальные группы в поле политики: опыт
эмпирического анализа // Российский монитор: архив современной политики. ИНДЕМ.
М., 1992. Вып. 2.
Манхейм К. Диагноз нашего общества. М., 1994.
45
Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности /Под
ред. В.А. Ядова. Л., 1979.
Campbell A., Converse P., Miller W., Stokes D. The American Voter. The University of Chicago Press. 1960.
Schwarts S.H., Sagiv L. Identifying Culture Specifics in the Content and Structure of Values // Journal of Cross-Cultural Psychology. 1995. Vol. 26 (1).
ПРИЛОЖЕНИЕ: вопросы личного интервью
V104a. НА ПРЕДЛОЖЕННЫХ ВАМ КАРТОЧКАХ ПРЕДСТАВЛЕНЫ
ЦЕННОСТИ, КОТОРЫЕ СЛУЖАТ ОРИЕНТИРАМИ В ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ. ОТБЕРИТЕ
ИЗ НИХ ТРИ НАИБОЛЕЕ ЗНАЧИМЫХ ДЛЯ ВАС И ТРИ НАИМЕНЕЕ ЗНАЧИМЫХ.
(Интервьюер! Дайте респонденту карточки № 13 (1–15), попросите его разложить
карточки и выбрать из них по три ценности. Запишите в кодировочный бланк результаты отбора. Отложите в сторону ненужные карточки и задайте следующий вопрос.)
V.104b. ТЕПЕРЬ ВЫБЕРИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ИЗ ОТОБРАННЫХ ВАМИ
ЦЕННОСТЕЙ ОДНУ САМУЮ ЗНАЧИМУЮ И ОДНУ НАИМЕНЕЕ ЗНАЧИМУЮ
ЦЕННОСТЬ.
Ценности (При составлении перечня ценностей были переработаны «базовые ценности», использованные в ходе двух (1990г., 1993–1995гг.) общероссийских исследований
Центра исследования ценностей при Институте философии РАН под руководством члена-корреспондента РАН Н.И. Лапина. В ходе переработки из исходного списка была
переформулирована «нравственность» («как качество поведения в соответствии с общечеловеческими морально-этическими нормами») в «хорошие отношения с людьми»;
«вольность» заменена на «личный успех» и добавлена ценность «порядок»).
1. Общение.
5. Свобода.
9. Жизнь человека.
13. Хор. отн. с людьми.
2. Независимость. 6. Традиции.
10. Инициативность. 14. Самопожертвование.
3. Семья.
7. Работа.
11. Благополучие.
15. Порядок.
4. Законность.
8. Авторитетность. 12. Личный успех.
16. Нет ответа.
V056. СКАЖИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, К КАКИМ ПОЛИТИЧЕСКИМ
ВЗГЛЯДАМ ВАШИ УБЕЖДЕНИЯ БЛИЖЕ ВСЕГО? (Интервьюер! Показать карточку
№ 8. Перечень не читать!)
1.
Анархическим.
2.
Коммунистическим.
3.
Социал-демократическим.
4. Либеральным. 5. Монархическим. 6. Националистическим. 7. Другим _____.
8. Затр. ответить. 9. Не имею политических убеждений.
В НАШЕЙ СТРАНЕ ДЕЙСТВУЕТ МНОЖЕСТВО ПАРТИЙ. В КАКОЙ
СТЕПЕНИ ВАМ БЛИЗКИ ПРОГРАММЫ (ПОЗИЦИИ) СЛЕДУЮЩИХ ПАРТИЙ И
ДВИЖЕНИЙ?
(Интервьюер! Дайте респонденту карточку №4 со шкалой, зачитайте по порядку
названия партий и запишите номера ответов в кодировочный бланк.)
Карточка № 4 – семибалльная шкала от «очень близки» до «совсем не близки»; «8» –
затр. отв.
Партии:
V011 – АПР; V012 – ДВР; V013 – «Женщины России»; V014 – КПРФ; V015 – ЛДПР;
V016 – НДР; V017 – РНРП; V018 – «Яблоко»; V019 – РНЕ;
СЕЙЧАС НА ПОЛИТИЧЕСКОЙ АРЕНЕ ДЕЙСТВУЕТ МНОГО
ПОЛИТИКОВ. СКАЖИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, В КАКОЙ СТЕПЕНИ ВЗГЛЯДЫ
СЛЕДУЮЩИХ ПОЛИТИКОВ БЛИЗКИ ВАШИМ?
46
(Интервьюер! Дайте респонденту карточку №4 со шкалой, зачитайте по порядку
фамилии политиков и запишите номера ответов в кодировочный бланк.)
V034 – ЕЛЬЦИН; V035 – ЯВЛИНСКИЙ; V037 – ЗЮГАНОВ; V038 – ЖИРИНОВСКИЙ;
V039 – ЛЕБЕДЬ; V040 – ПРИМАКОВ; V042 – ЛУЖКОВ;
V072. ПРЕДПОЛОЖИМ, ЧТО ЗАВТРА СОСТОЯТСЯ ВЫБОРЫ
ПРЕЗИДЕНТА РФ. ЗА КОГО ВЫ ПРОГОЛОСУЕТЕ? (Интервьюер! Фамилии политиков не читать! Кодировать со слов респондента.)
V073. А ЗА КОГО ВЫ НЕ ПРОГОЛОСУЕТЕ НИ ПРИ КАКИХ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ? (Интервьюер! Фамилии политиков не читать! Кодировать со
слов респондента.)
Л.Н. Богомолова
ВЛИЯНИЕ ГЕНДЕРНОГО ФАКТОРА
НА ПОЛИТИЧЕСКОЕ САМОПОЗИЦИОНИРОВАНИЕ
Основанием для подготовки данного доклада явились результаты социологического исследования, проведенного автором в 1998–
1999 гг. и посвященного изучению степени влияния социальных факторов на восприятие политической рекламы. Одним из наиболее значимых факторов является гендерная идентификация, которая во многом определяет стиль социального позиционирования личности в социуме. В ходе исследования были получены интересные данные о процессах социального позиционирования женщин, особенностях «женского» восприятия политической информации и рекламы. Эти данные
позволили сделать ряд обобщений относительно перспективы «гендерно ориентированных» политических организаций и проанализировать
неудачи подобных объединений на выборах различного уровня, проходящих в Российской Федерации.
Для получения данных о восприятии рекламных конструктов
мы обратились к качественным методам, сложившимся в русле «понимающей социологии». Для реализации проекта был выбран метод фокус-групп (focus groups), который является одним из вариантов полуструктурированного группового интервью. Теоретической основой
проекта послужил генетический структурализм П. Бурдье.
В данном проекте использовалось сочетание классического
подхода к конструированию групповой дискуссии (последовательное
рассмотрение вопросов, вербализация основных реакций респондентов) и современных методик проективного конструирования (рисунок,
47
обсуждение фотографий общественных деятелей с придумыванием
судьбы).
Специфическим элементом дискуссии, введенным в качестве
эксперимента, был этап группового обсуждения собственных социальных позиций респондентов. Фактически, в ходе исследования была
предпринята попытка изучения различных общественных групп. Последовательное стимулирование перекрестной динамики высказываний
респондентов дало возможность построения многофакторных моделей
анализа восприятия политической рекламы. Указанный проект предусматривал проведение серии фокус-групп в крупных городах России.
Анализ данных качественного исследования приобретает особое значение в связи с многообразием методов, имеющихся в распоряжении исследователя. Для социолога возникает проблема выбора теории. Коммуникационная модель П. Бурдье прежде всего описывает
контекст (габитус), который предопределяет те или иные виды символических действий. В попытке приблизиться к пониманию места и роли социальных факторов в освоении политической рекламы мы пошли
по пути тщательной фиксации мнений респондентов относительно этого контекста. Для нас анализ означает реконструкцию событий и мнений. Наша цель – не строгая классификация распределений ответов
респондентов, а фиксация видения и объяснения проблемы глазами
самих участников дискуссии.
По мнению Д. Лехте, «габитус является типом грамматики
действий, которая помогает отличить один класс (например, доминирующий) от другого (например, подчиненного) в социальной области»
(Lechte , 47).
Продолжая эту мысль, хотелось бы отметить, что габитус – это
скорее «стиль письма», чем грамматика. Это тот результат, который
появляется при соединении усвоения правил («грамматики») и собственной индивидуальности автора. Понятие индивидуальности не является здесь указателем уникальности, но указывает место личности в
определенной социальной группе.
В современном обществе на смену классам приходят социальные группы, различающиеся прежде всего стилем жизни, стилем потребления. В переходном обществе этот процесс сопровождается отсутствием у агентов четких представлений о собственных диспозициях
и диспозициях противников. Высокая динамика общественных потоков
зачастую бросает людей на различные позиции. Они поочередно оказываются доминирующими и доминируемыми, причем вне зависимо48
сти от их собственных представлений о значимости различных факторов продвижения. В такой ситуации, пользуясь образным выражением
О. Уайльда, «единственным прибежищем остается стиль». Что это
означает? Смысл рекламного сообщения может ускользать от воспринимающего субъекта, однако верно выбранный стиль будет безошибочно идентифицирован, «считан» и, соответственно, породит положительное отношение к информации. Это утверждение не должно быть
понято как огульное отрицание роли смыслового значения, которое
несет в себе рекламная информация. Однако существуют объективные
условия для снижения роли информационного послания в чистом виде.
Во-первых, быстрые перемещения ключевых фигур поля политики
(переход лидеров в различные структуры, блокирование с противниками, отрицание собственных взглядов), основания которых для воспринимающей аудитории неочевидны, да и не должны быть очевидны.
Если бы избиратели ориентировались на когнитивные и рациональные
объяснения поведения политических лидеров, то, возможно, они в
принципе оказались бы не в состоянии сделать выбор между ними. Вовторых, всем известен факт, что в программах партий и коалиций, борющихся за власть, очень мало различий по принципиальным вопросам развития общества. Чаще всего эти различия носят ситуативный
характер, т. е. являются откликами на злободневные проблемы общества.
В качестве иллюстрации можно рассмотреть феномен появления и действий в публичной политике России фигуры С.В. Кириенко.
Экономический кризис, постигший страну после решений, принятых
возглавляемым им правительством, оказался особенно жесток для тех,
кто, работая в коммерческих структурах, пытался строить свою жизнь
и карьеру по «западным правилам игры». У них пропала уверенность в
правильном выборе жизненного пути и сформировалась порочная
установка принципиальной нелояльности к власти вообще.
Начиная путь общественного деятеля, Кириенко попытался
найти поддержку (и нашел!) в первую очередь у «молодых технократов». Однако те из них, кто отдал ему свои симпатии (как показал анализ высказываний респондентов на фокус-группах и посетителей информационного сервера Кириенко), ориентировались исключительно
на его внешний образ. Они бессознательно усваивали стиль поведения
и изложения мыслей Кириенко, но при этом не могли оценить положения его политической программы и дать развернутый комментарий его
идеологической платформы. Согласно утверждениям П. Бурдье, по49
добная невербальная практика свойственна прежде всего представителям правящего слоя, а следовательно, к ней наиболее чувствительны
агенты, стремящиеся занять доминирующие позиции. «Те, кто не имеет
других намерений, кроме намерения продолжать поддерживать установленный порядок, могут экономить на разъяснительной работе и
ограничиваться представлением в собственной персоне (…) своих
свойств и прав, являющихся гарантией инкорпорированной программы
сохранения порядка» (Бурдье,125)
Рассмотренные выше соображения привели нас к мысли о том,
что первым направлением анализа должен стать стиль жизни респондентов, их представление об этом стиле и выявление основных атрибутов принадлежности к группам доминирующих или доминируемых.
Следующее направление нашего анализа – способ вписывания
политической практики в жизненный мир субъекта наблюдения. Поскольку человек постоянно вынужден совершать процедуру выбора, то
естественным его познавательным побуждением является стремление
уменьшить размерность пространства, в котором осуществляется эта
процедура. Выбор особенно труден, когда недостаток информации не
дает возможности принимать рациональное решение (или то, которое
субъект полагает рациональным). В сфере политического такая ситуация достигает степени абсурда. Людям предлагается активно высказывать свое мнение о предметах и явлениях, которые им чужды и непонятны, а затем делать выводы практического характера. Современная
политическая реклама представляет собой квинтэссенцию виртуальных
технологий, которые создаются для многоуровневой работы с подсознанением избирателя. Но готов ли к пониманию таких конструкций
человек, не имеющий и десятилетнего опыта участия в рекламной
коммуникации? Необходимо попытаться понять, какой способ адаптации избирают для себя граждане, не происходит ли спонтанного и немотивированного отказа от участия в общественной игре.
Наконец, мы наблюдали восприятие непосредственных образцов политической рекламной продукции и объяснение этого восприятия респондентами, которые относятся к различным социальным группам. Таким образом, мы получили возможность сравнить такое восприятие и объяснить различия через категориальные схемы.
При создании дизайна групповой дискуссии мы столкнулись с
проблемой сегментации. Пилотный этап продемонстрировал неэффективность работы в смешанных по полу группах. Как выяснилось, обсуждение социально-политической проблематики, связанное с анали50
зом собственного статуса, вызывает серьезные коммуникативные затруднения у мужчин и женщин. Характерно, что трудности носили
обоюдный характер. Мы связываем это с тем обстоятельством, что
наше исследование проходило на фоне острых кризисных явлений в
экономике страны, активного пересмотра социальных ролей мужчины
и женщины. В этих условиях возникает множество проблем самоидентификации. Необходимость рефлексии в присутствии референтной
группы (в данном случае представители противоположного пола воспринимались как оценщики, своего рода судьи жизненного успеха)
вызывала серьезные затруднения у респондентов, вплоть до полного
отказа участия в обсуждении. В результате было принято решение об
обязательной сегментации по полу. Возрастная сегментация также соблюдалась, поскольку в наши задачи не входило наблюдение и анализ
дискуссии по поколенческим проблемам, которые неизбежно возникают при значительной разнице в возрасте у участников фокус-группы.
Наибольшую сложность представляла собой сегментация по
социальному статусу. При проведении дискусии в «смешанных» пилотных группах нами было отмечено, что эмоциональный настрой,
уровень готовности к заинтересованному обсуждению политической
проблематики существенно различались у отдельных ее участников.
Особенно были заметны различия в компетенции относительно рекламной деятельности как таковой и уровне агрессии по отношению к
этой деятельности. Мы тщательно проследили аргументацию участников дискуссии и соотнесли ее с их личностными характеристиками.
Как выяснилось, сходные позиции по ряду обсуждаемых вопросов занимали респонденты, имеющие примерно равный уровень доходов.
Определенное значение имел также способ зарабатывания на жизнь
(работа на бюджетном предприятии, в коммерческой структуре, мелкое предпринимательство и др.).
Учитывая эти факты, мы остановились на следующем способе
сегментации: по полу, возрасту, типу занятости (бюджетная или частная структура), уровню доходов. Мы условно разделили участников
исследования на «низкодоходных» и «высокодоходных». Мы отдавали
себе отчет в том, что такое определение носит предельно общий характер. Но в данном проекте нас в первую очередь интересовали сходные
элементы стиля жизни участников дискуссии.
В ходе каждой сессии были отмечены специфические особенности дискуссии, которые были продиктованы статусом и социально–
психологическими характеристиками участников. Для того чтобы в
51
какой-то степени компенсировать малое количество групп и экстраполировать результаты исследования на более широкие массы избирателей, при подборе респондентов мы старались учитывать и сферу их
профессиональной деятельности. Так, участниками дискуссий стали
представители здравоохранения, различных областей науки, образования, производства, транспорта и других сфер.
На начальном этапе дискуссии респондентам предлагалось
высказаться на следующие темы: как вы относитесь к политической
ситуации в России в целом? какое место вы отводите себе как участнику политического процесса? оказывает ли политика и политические
деятели влияние на ваш образ жизни и жизнь вашей семьи? Характер
обсуждения этой проблематики подтвердил правильность решения о
сегментировании по полу. Дискуссии с участием женщин имели общие
черты во всех сессиях, независимо от возраста и социального статуса.
Женские группы собрали значительное количество активных коммуникаторов. Это подтверждается данными методики генерированной
оценки личности. На дискуссиях присутствовало большое количество
активных лидеров. Дискуссии были концентрированными и энергичными, так как лидеры с подобными личностными характеристиками,
как правило, ясно видят перед собой цель и избегают излишней детализации. Сами участницы исследования сознают свою «коммуникационную миссию» и активно используют личные качества для развития
собственной сферы влияния.
Женщины были склонны довольно оптимистично оценивать
ситуацию в стране. Их позицию по отношению к действиям политической власти, которые могут нанести удар по благосостоянию простых
граждан, мы определяем как «солидаристскую». Вот высказывание,
соответствующее этой позиции: «Мне кажется, что нельзя все списывать на политику, мол они плохие, а мы хорошие… От каждого человека зависит, как он живет, главное – надо не озлобляться, а помогать
друг другу» (З. 41 год, бухгалтер, группа с низким доходом). Приведенное высказывание содержит все ключевые слова, вокруг которых
строилась дискуссия. Женщины настроены на активное личное участие
в решении экономических проблем, они достаточно легко (по сравнению с мужчинами) переносят изменения социального статуса. Анализ
высказываний участниц позволяет нам предположить, что это происходит во многом оттого, что женщины имеют больше возможностей
для самореализации (как бы парадоксально ни звучало такое утверждение в российском обществе, традиционно принижающем женщи52
ну). Для женщины мощным центром самореализации является семья,
благополучие которой может в большинстве случаев служить индикатором ценности ее собственной личности. Для женщины чрезвычайно
важно быть экспертом по основным вопросам именно внутри своей
семьи.
При обсуждении «роли эксперта» спонтанно были подняты
темы политического участия семьи и влияния женщины на характер
этого участия. Женщины во всех группах отмечали, что они принимают активное участие в обсуждении политической проблематики у себя
дома. Однако, высокий уровень интереса к подобным дискуссиям отмечается только при персонифицированном обсуждении (т. е. обсуждении поведения или решений конкретного политического лидера или
партии). Женщины утверждали, что чаще всего принимают участие в
выборах и стараются оказывать влияние на выбор других членов своей
семьи. Большую роль в этом играет активная жизненная позиция, понимаемая как необходимость высказывания своего мнения. Участие в
выборах рассматривается как возможность выразить свое отношение к
человеку, т. е. поступок эмоционально окрашенный, но не гражданский.
Это наблюдение показывает истинный характер восприятия
сферы политического типичными представительницами «женского
электората». Фактически, эта сфера не рассматривается ими как реально существующая и могущая изменить жизненный мир респондентов.
Они не воспринимают себя как реальную политическую силу. Создается даже впечатление, что многие из них не видят связи между реальным фактом голосования и результатами выборов. Понятие социальной ответственности существует для этих женщин только в отношении
собственной семьи, близких. Ситуация политического выбора не имеет
большого значения. Вот лишь два высказывания типичных представительниц «женского электората»: «На последних выборах мне интересно было пойти и на кого-то поставить, независимо от того, что будет в
конце концов» (Г. 38 лет, работает в коммерческой фирме, высокий
уровень доходов). «Ну, все равно, выиграет или не выиграет. Ведь я
выразила свое мнение – и мне как-то спокойнее. Ну, хоть как-то нужно
же себя проявить (Н. 39 лет, работает мастером на заводе, доходы ниже среднего).
В этих высказываниях отсутствует какая бы то ни было политическая идентичность. Респонденты не считают себя профессионалами в политической деятельности, поэтому отказываются от элементов
53
активного участия в ней. Политическая идентичность не проявляется
даже в момент совершения голосования, поскольку респонденты не
проявляют потребности в присоединении к какой-либо идеологии. При
этом респонденты всеми силами избегают крайних, негативных оценок
существующего режима и своего места в обществе. Они не хотят давать собственному поведению «политическую оценку», полагаясь
только на личностные стратегии выживания. Особенно интересно, что
эти стратегии мало различаются у представительниц успешных в экономическом отношении и, наоборот, малоимущих групп. Эти стратегии сводятся к максимальному напряжению собственных сил и личных
возможностей для удержания удовлетворительного уровня жизни. Вот
характерное высказывание: «Они могут делать со своим долларом что
угодно, мы картошку вырастим и выживем» (Н. 42 года, временно не
работает, группа с низким доходом).
Ситуативная идентичность женщин проявляется и в их принципиальном нежелании давать оценку своему социальному положению. Они не чувствуют себя «бедными» или «богатыми», «доминирующими» или «доминируемыми».
В данном случае, разница между мужским и женским габитусом проявляется в подсознательном стремлении свести к минимуму те
индикаторы социального, по которым окружающие могут сделать выводы о статусе и роде занятий. Делая такие заключения, мы сознаем их
ограниченность, поскольку в поле нашего исследования не попадают
маргинальные группы (различные полюсы общества).
Участницы групповых дискуссий имели довольно четкие собственные перспективы, выстроенные личные стратегии. Откликаясь на
просьбу модератора оценить возможные перспективы развития российского общества, женщины использовали конкретные примеры, сразу же переходили к описаниям поступков или решений, которые, согласно их мнению, должны совершить те или иные государственные
деятели.
На первом этапе исследования наше пристальное внимание
вызвал тот факт, что ни разу вне зависимости от статуса участниц фокус-групп не было спонтанного называния какой-либо общественной
организации или политической партии, ориентированной на женский
электорат («Женщины России» и др.). Более того, после привлечения
внимания группы к возможности отстаивать свои права с помощью
политических действий прозвучали высказывания в предельно саркастическом ключе. Например: «Ну, всегда эти обращения к женщинам,
54
в стиле «Ленин и дети» ( Т. 32 года, работает менеджером в коммерческой фирме, доходы выше среднего). Или: «Они к нам обращаются,
будто у женщин как-то особенно устроены мозги. Да ничего подобного, просто в наших условиях женщине пробиться не реально» (М. 40
лет, работает в детском саду, уровень доходов средний).
Очевидно, что женщины не чувствуют себя гомогенной группой, а уж тем более, социальной силой. Та мощная мобилизация по
типу «сестры», которая изменила лицо европейской политики за последние 10 лет, практически не отмечалась нами в течение всей работы. Мы видим, что вопреки теории Бурдье, согласно которой «выбирать приходится между группами», женщины не делают выбора в
пользу своей группы, сконструированной по половому признаку. Их
мобилизации явно лежат в другой сфере.
Как будет видно из анализа отношения к политической рекламе как таковой, женщины «не видят» особой проблематики своей жизни. К специфически «женским темам» они относят кулинарию, воспитание детей, вопросы внешней привлекательности, т. е. все те элементы, в которых проявляется их личный вкус и стиль жизни. Проблематика, столь популярная в Европе: борьба за равные права, снижение
уровня женской безработицы, увеличение представленности женщин в
органах власти, – не вызывает эмоционального отклика. Участницы
исследования, независимо от возраста, образования, уровня доходов,
проявили очевидную незаинтересованность в активном обсуждении
этих вопросов. Учитывая, что главной целью нашей работы было выявление отношения к политической рекламе, мы приложили усилия
для того, чтобы вызвать респондентов на обсуждение политических
обращений к женщинам. Однако группы лишь демонстрировали «желаемое поведение», соглашаясь с тем, что эти проблемы «да, наверное,
важны».
Женщины, в российском обществе остаются немобилизованной социальной общностью, или, по Бурдье, «классом на бумаге». Это
проявляется с двух сторон. С одной стороны, они включены в различные пространства, совмещают в себе различные социальные позиции.
С другой стороны, они искусственно относятся к некоей группе, которая по определению должна иметь сходные интересы, проблемы и
способы их решения. Противоречие заключается в том, что такой
группы в реальности не существует. Российская действительность не
создала структур, которые могли бы выражать интересы этой социальной группы на различном уровне. Более того, фактически не определен
55
социальный уровень группы. Отсутствует общественная дискуссия по
женской проблематике. Это отчетливо проявляется в суждениях респондентов: они понимают всю искусственность обращения к ним политиков – ведь те обращаются к общности, которая не существует реально. В этом Россия принципиально отличается, к примеру, от западной Германии, где масс-медиа в течение многих лет проводят политику
(с полного одобрения государства) «реабилитации» женщин как полноценного общественного класса. Это выражается в повышенном внимании к интересам женщин, в изучении их специфических потребностей.
Возможно, ответ на вопрос о причинах низкой реализованности
женщин в политической деятельности современной России лежит в
области анализа способа производства политических суждений. Мы
рассмотрим лишь тот его аспект, который имеет непосредственное
отношение к теме нашего исследования.
П. Бурдье отмечает, что «влечение и склонность обращать
свои интересы и опыт на политические выступления, исследовать связь
мнений и интегрировать совокупность точек зрения вокруг эксплицитных и ясно выраженных политических принципов в действительности
очень сильно зависят, во-первых, от образовательного капитала и, вовторых, от структуры общего капитала, возрастающего вместе с ростом веса культурного капитала относительно экономического капитала» (Бурдье, 115).
Мы не можем объяснить низкий уровень политического участия женщин и фрагментарный характер усваивания ими политической
информации только неравенством полагающейся компетенции. Напротив, наши данные опровергают мысль о том, что женщины недостаточно искушены в восприятии и обработке информации. Однако наши
данные фиксируют то обстоятельство, что политическая игра ведется
по иным правилам, чем те, которые женщины способны воспроизводить на уровне стилистического оформления. Грубо говоря, аудитория
поля политики воспринимает только мужской стиль игры, не вдаваясь
при этом в анализ того, чем собственно характеризуется женский способ политической реализации, да и существуют ли вообще различия в
этой области. Принятые правила гласят, что такие различия есть, что
они установлены «по умолчанию». В свою очередь, активные агенты
политической игры пытаются «установить контакт» с женской аудиторией, изначально предполагая ее однородность. Мы видим классический пример «разрушенной коммуникации».
56
Убеждаясь еще в процессе возрастной социализации в том, что
принятый в обществе способ интерпретации политических суждений
направлен на «мужское восприятие», женщины переключают свои
практики на производство этих суждений в том кругу, где их право на
высказывание, подтвержденное весом культурного и образовательного
капитала, не подвергается сомнению.
Так, многие участницы дискуссий отмечали, что во время обсуждения в семье политических проблем или вопросов политического
участия (стоит ли ходить на выборы, за кого голосовать) именно они
направляли обсуждение, поскольку во многих случаях оказывались
информированными лучше мужчин и пользовались для аргументации
своих суждений фактическими данными, а не соображениями идеологии.
Подводя итог анализу высказываний респондентов, принявших участие в женских фокус-группах на темы их социального самоопределения, мы можем кратко сформулировать несколько обобщений.
1.
В условиях переходного общества женщины значительно
более гибко реагируют на неизбежные трансформации их социального и экономического статуса.
2.
Отчетливо выражено уклонение женщин от оценочных
суждений относительно социального статуса, причем это присуще респондентам с различным уровнем культурного и экономического капитала. Мы связываем этот феномен с ситуативной идентичностью женщин, которая может изменяться на
протяжении жизни множество раз. Таким образом, женщины
используют в реализации своих жизненных планов многоуровневые стратегии. В этом смысле они меньше подвержены
давлению социальных ограничений, т. е. легко могут представить себя на различных позициях. Изменение габитуса (т.е. ансамбля социальных диспозиций) и, вместе с тем, изменение
политических взглядов происходит для них совершенно естественно и рассматривается как необходимое условие осуществления жизненной программы.
3.
Любое политическое действие, в частности участие в демократических выборах, рассматривается ими как возможность выражения своей точки зрения, но не гражданский поступок, последствия которого наполнены реальным содержанием. Такая позиция, с одной стороны, является естественным
57
4.
5.
6.
продолжением пассивности, унаследованной с советских времен, когда практическое отсутствие поля политики влекло за
собой невозможность почувствовать гражданскую ответственность за политические решения, а с другой стороны, проявлением настоятельного стремления в выражении своей индивидуальности, которая, однако, не будет вынесена на суд общественности и не подвергнется оценке.
Выражая свои симпатии и антипатии по отношению к политическим деятелям и объединениям, участницы исследования использовали фактические данные об их действиях, которые были им известны, подкрепляя их своими соображениями
относительно стиля поведения политических лидеров. Именно
габитус каждого из них служил для респондентов наиболее
значительным средством легитимации. Иными словами, женщины полагали, что стиль жизни этих людей определяет поступки в значительно большей степени, чем идеология, которую они пропагандируют. В силу этого, женщины проявляют
внимание к фактической стороне политической информации и
в значительно большей, чем мужчины степени интересуются
сведениями о личной жизни политических лидеров.
Поставленные в силу обстоятельств перед необходимостью гибко перестраивать свои жизненные планы и формировать суждения, которые позволят им сохранить самооценку в
ситуации вынужденного изменения социального статуса,
женщины чрезвычайно четко отдают себе отчет в том, что политические практики являются ситуативными и изменяемыми,
соответственно, они по умолчанию принимают тот факт, что
уполномоченное лицо (политический лидер, депутат) не может
быть гарантом программы действий своих доверителей в силу
самой природы политической деятельности. Женщины предпочитают делать свой выбор, основываясь на характеристиках
образа жизни.
Исследование показало, что общеизвестный факт игнорирования в России женских общественных объединений и низкая популярность общественных деятелей, строящих свою деятельность на эксплуатации «женской» тематики, объясняется
прежде всего отсутствием в сознании женщин мобилизации по
половому признаку. Они относят себя к различным социальным группам, описывают совокупность личных практик, одна58
7.
ко, называя себя женщинами, они не вносят в это понятие социального смысла. Женщины не существуют как реальный
класс, доминирующий или доминируемый.
В силу указанного обстоятельства политическая реклама,
обращенная к «женскому электорату», оказывается обращенной в пустоту и вызывает у потенциальных избирателей недоумение, поскольку используемые в ней мотивационные конструкции условны.
При выяснении социальных позиций и самоопределения
участников мужских фокус-групп мы обнаружили принципиально
иную картину, чем в группах с участием женщин. Прежде всего, с самого начала дискуссий во всех сессиях стало очевидно, что мужчины
значительно более напряженно относятся к своему социальному статусу и воспринимают его более статично. Для них этот статус является
фиксированным состоянием, которое трудно изменить. Возможно, в
связи с этим, мы получили принципиально разную картину описания
собственных социальных диспозиций в различных группах. Для удобства анализа мы разделили участников исследования по двум критериям, которые, как выяснилось, имели определяющее влияние на их поведение, – уровень доходов и место работы (государственное или частное предприятие).
Для мужчин оказалось естественным определять свои жизненные позиции с точки зрения представителей определенной социальной
группы. Фактически, любое монологическое высказывание или ответ
на вопрос начиналось с фиксации собственного положения в обществе.
Это положение определялось как доминирующее или доминируемое. В
зависимости от этого выбиралась форма общения с представителями
референтной группы и комментариев в ходе дискуссии. Так, мы охарактеризовали стиль выражения собственных мнений группы с низкими доходами как «агрессивный», а группы с высокими доходами как
«скептический».
Респонденты из групп с низким уровнем доходов демонстрировали самую высокую степень негативизма и агрессии. Их суждения
о современном политическом процессе, как правило, отрывочны и основаны на таких базовых бинарных схемах, как «правда – ложь»,
«честность – обман», «мы – они». В своих суждениях респонденты часто обращались к референциям прошлого и настоящего, но никогда не
обращались к референциям будущего. Они готовы предположить, что
59
будущее страны может быть достаточно благополучным, прогнозируют успешное развитие экономики, политическую стабильность, однако
не видят места для себя. Анализ их высказываний заставляет предположить, что для этой категории граждан отсутствует перспектива развития собственной судьбы.
Наше внимание привлек тот факт, что маргинальные настроения захватывали не только лиц с низким уровнем образования, трудящихся на малоинтересной работе, но и тех участников нашего проекта,
которых можно причислить к «интеллектуалам», т. е. мужчин с высшим образованием, обладателей научных степеней, инженеров, имеющих дело со сложными системами. Они использовали в своих высказываниях те же понятийные ряды, что и респонденты со значительно
более низким объемом образовательного капитала. Мы полагаем, что
сходное самоопределение в данном случае возникает в силу того, что
эти люди не смогли конвертировать свой образовательный капитал в
новых условиях. Высшее образование, ученая степень перестали быть
атрибуцией социальной идентичности, автоматическим «назначением в
привилегированный класс». Таким образом, не сумевшие пройти процедуры конвертации не только оказываются перед необходимостью
изменить стиль жизни в силу ухудшения материального положения, но
и изменяют своей идентичности в пользу доминируемого статуса.
Обладатели значительного культурного капитала, способные к
рефлексии и обобщениям, приходят в результате к выводу о собственной несостоятельности в социальном смысле. В ситуации глубокого
национального кризиса, который переживает сейчас Россия, эта группа
не имеет выразителей своих интересов, своих доверителей. Обращаясь
к общественной жизни, представители группы могут обнаружить, что
их проблематику поднимают в основном общественные деятели экстремистского толка или «левые».
Таким образом, люди, не сумевшие конвертировать свой образовательный капитал, насильственно зачисляются в класс «доминируемых». Это зачисление производят общественные институты и массмедиа. Фактически, именно они формируют комплекс «униженных и
оскорбленных», поскольку при осуществлении селекции масс-медиа
утверждают только один значимый критерий – финансовое обеспечение. Другие критерии, которые являются важными для данной социальной группы – значимость трудовой деятельности для развития
науки (производства, общества и т.д.), решение интересных интеллектуальных задач, необходимость помощи людям, – грубо и демонстра60
тивно игнорируются. В такой ситуации респондентам из «разрушенного класса» ничего не остается как «признать себя побежденными» и
перейти к новому стилю коммуникации или отказаться от участия в
общественной жизни вообще. Для мужчин, чье самоопределение, как
уже было отмечено, тесно связано с внешней стороной жизни в социуме, этот переход достаточно драматичен.
В дискуссиях среди мужчин с высокими доходами агрессивность по отношению к себе и к социуму демонстрировалась более
сдержанно. Мы, тем не менее, склонны полагать, что такая агрессивность присутствует, поскольку в лексическом поле активно использовались те же бинарные оппозиции, что и у «доминируемых групп».
Разница состояла в том, что мужчины в высокодоходных группах заменяли негативные определения «подлые», «лживые», «жестокие» на
«хитрые», «ловкие», «конкретные».
Для представителей этой группы удачное конвертирование
образовательного капитала или личных способностей является подтверждением их интеллектуального превосходства. Политических деятелей и прочих «лидеров мнений» они оценивают с той же точки зрения, полагая их успехи результатом активного использования возможностей сегодняшнего дня.
Основным мотивом дискуссии на этапе обсуждения принципиальных позиций и устремлений была мобильность. Это слово является ключевым. Респонденты заменяли его жаргонными эквивалентами
типа «надо крутиться», «нужно быстро двигаться» и др. В понятие мобильности респонденты вкладывают множество смыслов, которые относятся ко всем сторонам современной жизни. Высказывая свои мнения, относительно общего процесса развития страны, они допускают
возможность изменения своего социального статуса в сторону понижения, однако демонстрируют уверенность в том, что это временные
сложности, которые будут ими преодолены. В отличие от своих «коллег» из группы с низкими доходами и женщин мужчины спонтанно и
заинтересованно рассуждали о связи своей жизни с политическим
строем. В этих рассуждениях преобладало чувство удовлетворения от
того, что процесс «игры» с государством протекает успешно. Вот типичные высказывания мужчин из «успешной группы»: «Я всегда мог
добиться своего – что при старой власти, что при новой. Просто активно вел себя в жизни (П. 42 года, преподаватель коммерческого вуза,
высокий уровень доходов). «У нас в стране необходимо чутье, иначе
ты не сможешь сделать ничего, нужно стараться так делать свою судь61
бу, чтобы никто не мог тебя кинуть. Искать варианты…» (И. 30 лет,
сотрудник банка, уровень доходов выше среднего).
Интерес к политическим событиям у представителей «успешной группы» носит ситуативный характер, политическая идентификация ослаблена в силу того, что свое политическое участие они обозначают как своего рода страховку, способ оградить себя от неприятностей. Таким способом является голосование на выборах. Участие в
голосовании они мотивировали следующими причинами:
 желанием сохранить существующий порядок, страх перед активностью маргинальных групп, которые могут изменить ситуацию;
 уверенностью в том, что если они не придут на выборы, то их
голосом могут воспользоваться в нечестных целях;
 мыслью о бесцельном расходовании денег, предназначенных
для организации выборов.
Очевидно, что эти далекие от чисто политических мотивации в
первую очередь связаны с соблюдением элементов общественной игры
и нежеланием дать себя обыграть и обмануть. В процессе усвоения
политической информации все мужчины показывают «маскулинный
тип выбора», т. е. ориентированный на идеологию, партийную принадлежность, жесткое соблюдение декларируемых принципов. Это детерминировано специфически мужскими схемами восприятия, и не может
быть связано с уровнем образования и общественного положения.
Однако высказанная многократно мысль о важности личной
мобильности позволяет предположить, что успешные мужчины реализуют на практике «женский» стиль активности, предполагающий
большую лояльность к изменениям. Это проявляется и в отношении к
политическим деятелям, прежде всего в отсутствии демонизации или
пиетета, в стремлении максимально рационализировать все происходящее в поле политики.
При попытке зафиксировать свое место в социальной структуре общества высказывания респондентов значительно отличались друг
от друга. Именно при оценке данного аспекта мы увидели наиболее
значительные различия в типах конструирования собственной позиции
в социуме. Обладатели высокого образовательного статуса настаивали
на естественности успешного развития своей стратегии. Они утверждали, что тот капитал, которым является образование, и их личные
способности дают им шансы реализовать себя в любой структуре
возможностей. Политический строй для этих респондентов является
62
своеобразным фоном, который влияет на стиль жизни, однако не может оказывать решающего влияния на выбор практик. Они воспринимают изменение политической системы как расширение этих практик.
Для успешных мужчин с высоким уровнем образования оказалось также характерным повышенное внимание ко всем видам информации и
техническим средствам ее передачи. Во время дискуссии, при припоминании какого-либо контакта с рекламным (или информационным)
политическим сообщением ими обязательно упоминался способ получения этой информации (видел по ТВ, слышал по радио и др.). Компетентность в вопросах передачи информации оказалась для них важным
элементом стиля жизни, принадлежности к инкорпорированному классу. Они демонстрируют высокий уровень готовности к восприятию
сложноорганизованной, образной информации. Разгадывание символического смысла, второго уровня сообщений представляет собой привлекательную задачу. В ходе дискуссии многие из них настаивали, что
именно способность работать с информацией, «понимать смыслы» играет решающую роль в их жизненном успехе.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что эти респонденты никогда не обращались в своих высказываниях к референциям прошлого. Они не пытались выстроить цепочку от диспозиций
своих родителей к собственным диспозициям. Их история начинается
с них самих – во всяком случае, налицо отказ от демонстрации «предшествующих» возможностей, т. е. социальных шансов, которые были
даны им благодаря обеспеченным и/или образованным родителям. Высказывания представителей этой подгруппы позволяют предположить,
что они пытаются реализовать на практике ту модель поведения «среднего класса», которую предлагают масс-медиа. Основные слагаемые
этой модели: хорошее образование, которое определяет достойное
место в обществе, развитие собственной личности, понимаемое как
постепенное усложнение потребительских практик, экстравертированность как предпочитаемый психологический тип. Естественно, что все
аспекты жизни, которые не вписываются в такую модель, подлежат
вытеснению. Себя они оценивают как состоявшихся людей, которые
обладают всем необходимым для самоуважения.
Нам представляется важным то обстоятельство, что социальная позиция рассматривалась респондентами исключительно с точки
зрения высокого уровня потребления и возможности заниматься интеллектуальной и/или управленческой деятельностью. Возможности
политической реализации, желание участвовать в принятии решений,
63
важных для существования самого общества и государства, никоим
образом не принимались во внимание и не были названы как элементы
деятельности доминирующего класса. Избранная этими респондентами
модель соответствия как бы полностью исключает активное гражданское участие.
Мужчины, не обладающие значительным образовательным
уровнем, полагали главным залогом своего жизненного успеха интуицию, которая дает им возможность принимать правильное решение.
Среди представителей подгруппы было заметно уклонение от декларирования своего социального статуса. Наличествует факт удовлетворенности достигнутым, однако проанализировать составляющие своей
диспозиции респонденты затруднились. Для них характерно связывать
высокое общественное положение с определенными обязанностями
или стилем поведения, который может оказаться для них чуждым. Вот
типичное высказывание мужчины, не обладающего значительным образовательным уровнем: «Мне трудно решить, к каким людям я отношусь, к какому слою… Если говорить о деньгах, то все в порядке, конечно… Но когда говорят – «средний класс» или еще что-то… я не
понимаю, как себя вести» (Ю. 29 лет, менеджер по продажам, группа с
высоким уровнем доходов). Представителям данной подгруппы мужчин значительно проще сконцентрироваться на реальной «бытовой»
проблематике. Расширение социальных границ, например доступность
дорогих развлечений, элитарного образования для детей воспринимается ими достаточно естественно, как процесс, в котором присутствует
элемент социальной справедливости. Они также показывали значительную отчужденность от политической реальности. Поле политики
является для большинства из них не пространством некоей игры или
возможностью решать логические задачи, а особой практикой, существование которой не подлежит сомнению. Они не пытаются приписывать политической реальности особый, сакральный смысл. Большинство представителей данной подгруппы мужчин оценивали общую ситуацию в стране с точки зрения конкретного события, вернее, событие,
вызвавшее эмоциональный отклик, провоцировало их на анализ, размышления.
Таким образом, мы выделяем следующие особенности самореференции респондентов-мужчин.
1. Суждения мужчин о социальном пространстве жестко привязаны к их самосознанию, самоопределению своего социального
64
статуса. Мужчины четко позиционируют себя как доминирующие
или доминируемые.
2. В реализации своих жизненных практик мужчины испытывают влияние культурной агрессии со стороны общественных институтов. Иными словами, они ищут словесно или образно описанную
модель поведения, которая, как правило, укладывается в схему
«победитель – побежденный» и выполняют предписания этой модели.
3. Гражданская позиция воспринимается большинством мужчин как выполнение морально-этических норм по отношению к
своей референтной группе. Мужчины не склонны активно действовать для принятия решений, имеющих всеобщий, политический характер.
4. Участие мужчин в политической жизни сводится к наблюдениям за происходящим и участием в голосовании. Голосование для
них имеет при этом все черты ритуала, т. е. проходит после определенной подготовки, обсуждается в референтной группе, часто
происходит на глазах семьи, лишено практического смысла. Под
этим мы имеем в виду, что респонденты не связывали свой выбор
с возможностями что-то изменить в собственной жизни или жизни
общества.
5. В отличие от суждений женщин, которые в значительной степени гомогенны, позиции мужчин различаются в зависимости от
уровня образования и доходов. Однако главным и решающим критерием самоопределения мужчин стал уровень доходов. Именно
по этому критерию мужчины зачисляют себя в определенную социальную группу.
6. При выражении своего отношения к агентам поля политики
мужчины неоднократно отмечали, что для них принципиально
важным является четко сформулированная идеологическая позиция и неизменность следования этой позиции. Налицо активный
поиск недостаточного в них самих и окружающих «мужского габитуса», который характеризуется как устойчивый, надежный, дающий гарантии и преемственность.
7. Мужчины демонстрируют живой интерес к политической информации во всех ее формах, они утверждают необходимость получения ими такой информации для того, чтобы «чувствовать себя
более уверенно». Это является обязательным элементом их схемы
классификации.
65
Подводя итог анализу гендерных различий в процессах социального позиционирования и отношении к политической жизни общества можно заключить, что они не только безусловно имеют место, но
и в значительной степени определяют поведение респондентов. Экономические модели поведения, как видно из высказываний участников
дискуссий, выражают тот социальный контекст, в котором реализуют
себя респонденты. Высказывания участниц исследования ясно демонстрирует отсутствие в реальности «женской» политической мобилизации. В условиях современной российской действительности женщины
не являются и не ощущают себя гомогенной группой. Соответственно,
они не имеют своей идеологии и в большинстве случаев отрицают ее
необходимость. Безусловно, мы не можем утверждать, что существует
особое «мужское» и «женское» голосование. Однако материалы исследования демонстрируют разницу в восприятии самого поля политики.
На наш взгляд, главной особенностью женского политического поведения является принципиально отличный от мужского способ восприятия и классификации политической информации – благодаря усвоенным с детства схемам восприятия женщина в большей степени, чем мужчина, акцентирует свое внимание на категориях цели и
образа действия. В такой ситуации действенными для женской аудитории оказываются политические рекламные материалы, которые позволяют проследить движение кандидата в социуме, изменение и накопление его символического капитала, происхождение его суждений. С
помощью таких материалов обеспечивается включение избирателя в
систему практик кандидата, стимулируется его рефлексия. Напротив,
реклама, декларирующая особую роль целевой группы, не решает своих коммуникативных задач, поскольку сами представители целевой
группы этой цели не видят и не считают, что обладают особыми ценностями, которые необходимо защищать на политическом уровне.
Литература
Lechte J. Fifty key contemmporary thinkers: from structuralism to postmodernity.
London, 1994.
Бурдье П. Социология политики/ Пер. с фр. М., 1993.
Бурдье П. Политические позиции и культурный капитал. М., 1993.
66
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ И ПРОЦЕССЫ
_________________________________________________________
А.В. Макарин
ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ
СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ
Общим для элитарных теорий безотносительно к их разновидностям является утверждение о наличии в любом обществе правящего
меньшинства и управляемого большинства. Политической элитой
можно назвать небольшую группу людей, которая занимает определяющие позиции в сфере государственной власти и доминирует на этой
основе над большинством народа. Политология занимается не только
определением понятия элиты, но и разрабатывает методологию идентификации социальных групп, обладающих наибольшим объемом (индексом) власти или доступа к ресурсам и центрам власти. Чаще всего
употребляется позиционный (анализ позиций) и репутационный (анализ репутаций) метод выявления элиты и анализ принятия решений
(Ривера, 62–63). Первый метод основан на гипотезе, что решающее
влияние на социальные отношения оказывают те, кто занимает наиболее высокие иерархические уровни в формальных институтах государственной власти. В рамках второго метода признается необходимым выявление на основе экспертных оценок формальных структур
власти, оказывающих влияние на общественный процесс. Третий метод предполагает выявление тех социальных групп, которые реально
принимают важнейшие политические решения.
Каждый из этих трех методов идентификации элит имеет достоинства и недостатки, однако для идентификации современной российской элиты важен не только выбор идентифицирующей методологии. Так как нынешняя элита является прямой наследницей советской
номенклатуры, для ее анализа необходимо определить соотношение
таких социальных общностей, как правящий класс, бюрократия и
политическая элита. Поскольку на современном этапе российской ис67
тории элиты формируются из старой советской номенклатуры ленинско-сталинского времени и постсталинской эпохи, то их изучение невозможно без анализа понятий «номенклатура» или «политбюрократия», которыми обозначали правящую часть советского общества.
Другими словами, при изучении современной российской политической элиты невозможно ограничиться одним из перечисленных понятий, поскольку каждое из них фиксирует отдельные стороны организации, механизма функционирования, тенденций развития и трансформаций номенклатуры (Бадовский, 215). Отказ от этих основополагающих понятий в процессе исследования разных периодов эволюции
советского общества приводит к одностороннему их описанию, базирующемуся на одном и том же термине «кратократия» (см., напр.:
Фурсов, 16–104).
Советский правящий класс проявил свою элитарность не сразу после октября 1917 г., так как первоначально он был не сплоченным социальным слоем, сформированным по определенной системе, а
социально разнородным, идеологически многозначным, психологически не однотипным, противоречивым образованием. Однако по мере
стабилизации советского строя в формировании правящего слоя начинают прослеживаться определенные тенденции. Элитарность в СССР,
как это часто бывало и в дореволюционной России, определялась принадлежностью к власти, связанной с занятием соответствующей должности в высшей иерархии. В.Б. Пастухов справедливо отмечает, что
«советская элита рождается как номенклатура» (Пастухов, 1993, 49).
Собственно говоря, для ленинской эпохи характерна не элитарность, а начало бюрократизации правящего слоя, идущего в ногу с
бюрократизацией всей общественной жизни. Поэтому советская элита
произрастала уже в рамках формирующихся бюрократических институтов, и это отличает ее от западных элитарных структур буржуазного
происхождения, имевших более широкую номенклатурную основу.
Так, если в 1917 г. на 15 рабочих приходился один чиновник, назначенный как профессионал-управленец, то уже в 1920 г. один чиновник
приходился на 7 рабочих, т.е. за семь лет число чиновников увеличилось вдвое (Сироткин, 306).
Установление диктатуры партийной организации, ориентирующейся на идеологическую монополию, поддерживаемую монополией на все экономические ресурсы страны, сделало невозможным появление автономных оппозиционных элит (контрэлит). Эта диктатура
требовала расширения партийных рядов и партийной бюрократии.
68
Как известно, в начале 1917 г. большевистская партия насчитывала 23
600, а в 1922 г. 350 000 членов, что составляло 0, 26% от всего населения страны. Ускоренное увеличение рядов правящей партии сопровождалось ухудшением социальных характеристик ее состава. В 1924
г. на 472 000 членов партии приходилось 280 000 так называемых «политнеграмотных», а в 1930 г. их было 900 000 из 1 675 000 членов
партии (Сироткин, 306; Джилас, 210). Такое большое количество «политнеграмотных» обусловило то, что высший правящий слой строил
свою идеологию, ориентируясь на патриархальную культуру. Эта
идеология создавала культ физического труда, требовала абсолютной
монополии на власть и усиливала ее, воздействуя на культуру, поскольку по-своему трактовала моральные ценности, право и другие
понятия.
Таким образом, в СССР происходило становление нового правящего слоя, названного «новым классом» (М. Джилас), или «номенклатурой» (М. Восленский), представленного верхними структурами
партийного и государственного аппарата, чинами силовых органов,
хозяйственными руководителями (включая председателей колхозов и
директоров совхозов). Этот слой опирался на иерархию партийных и
административных групп разных уровней – районных, областных, краевых, республиканских, центральных.
Приобретший в 50-е годы «завершенную» форму советский
тип политической системы в некоторых своих субстанциональных чертах напоминал прежнюю бюрократическую империю: государственная
и партийная бюрократия превратились, по существу, в единственное
привилегированное сословие, поскольку несмотря на различия образа
жизни и уровня доходов социальных групп ни одна из них не была автономной и не могла противопоставить себя другим (Арон, 252).
Соответствовала прежней имперско-бюрократической системе
и специфическая черта политбюрократической иерархии, состоящая в
том, что она была иерархией назначенцев, получающих должность от
политических покровителей на долгосрочной основе. Эта система патронажно-клиентарных связей подрывала структуру чисто бюрократической иерархии, именуемой в советской терминологии демократическим централизмом. Демократического централизма по существу не
было, а патронажно-клиентарные связи отнюдь не способствовали
улучшению административного управления, поскольку ответственность за характер своей деятельности чиновник-клиент нес не столько
перед непосредственным начальником, бюрократическим учреждени69
ем или законом, сколько перед патроном. Если патронажноклиентарные связи пронизывают всю иерархическую лестницу или, по
крайней мере, высшие и средние ее уровни, то для карьерных служащих продвижение вверх ограничено, а это, естественно, ослабляет административную систему. Представительные же институты (призванные осуществлять политику) как часть советской системы были не
способны утвердить более жесткую иерархическую структуру, установить контроль над ней и создать условия для карьерного продвижения
по службе в зависимости от уровня профессионализма. Из-за этого
образовался замкнутый круг: политбюрократическая номенклатурная
система, призванная быстро и эффективно проводить в жизнь принятые ею же решения, оказалась недостаточно приспособленной к этому. Патронажно-клиентарная система никак не мешала чиновникам
от покровителей иметь привилегии и самообогащаться. Это в конечном счете способствовало саморазрушению советского режима в
80–90-е годы.
На протяжении всей своей истории советский режим постоянно воспроизводил те специфические черты, которые являются своеобразной формой проявления западных либеральных ценностей, хотя
именно эти ценности, как правило, не воспринимаются восточными
государствами. Следует отметить, что советская система была двойственной, поскольку она совмещала в себе черты западных и восточных систем власти. Ее развитие осуществлялось в направлении сочетания восточно-деспотических в своей основе и западных норм, идей,
институтов и ценностей.
Чем больше советское государство стремилось управлять обществом, тем быстрей оно воспроизводило вокруг себя культурную
среду иного рода, так как новый тип советских людей по своему существу был чужд природе создавшей его власти – «он являл на свет,
хоть ущербных, но все-таки индивидов. А государство держалось на
общинном – восточно-деспотическом отрицании индивидуальности»
(Пастухов, 1994, 67).
Советский строй, облачившись в одежды российской государственности, является хорошей иллюстрацией классической марксистской схемы эволюции любого режима, и это наиболее отчетливо проявляется на примере правящего класса, который поочередно выступает
то как «класс в себе» в ленинско-сталинскую эпоху, то как «класс для
себя» в период бюрократического либерализма Н. Хрущева, Л. Бреж70
нева, Ю. Андропова, К. Черненко, то как «класс для других» в период
перестройки М. Горбачева и капитализации Б. Ельцина.
В деятельности правящей номенклатуры с ее клиентарнопатронажной иерархией в период советского режима время от времени
происходило смещение акцентов либо в сторону упрочения данной
иерархии, либо в направлении постепенного ее смягчения, когда видоизменялись как сама структура, статусное положение, интересы, так и
формальные процедуры и приемы политбюрократической системы
правления. В конце 80-х годов номенклатурная система формирования
политбюрократической элиты была преобразована в самих своих основах, т.е. при сохранении административных элитных позиций произошла их значительная трансформация, что связано в первую очередь
с ликвидацией в 1991 г. аппарата КПСС как части государства, создавшей возможности для замещения элитных позиций претендентами
в результате более открытой конкурентной борьбы, ставшей хаотичной
из-за упразднения формализованных советских процедур. Однако
элитные позиции в постсоветском социальном пространстве оказались
замещенными индивидами, входившими в прежнюю номенклатуру или
в число кадрового резерва, сформированного соответствующими комитетами КПСС. Число тех, кто вошел в новую политическую элиту,
не будучи раньше в номенклатуре или кадровом резерве, крайне незначительно (Ильин, 125).
Исследование процессов трансформации советской номенклатуры в российскую политическую элиту, проводившееся сотрудниками
Института социологии РАН под руководством О.В. Крыштановской,
свидетельствует о том, что в составе центральной правящей элиты современной России 10% людей пришли к власти при Ельцине, 39%
при Горбачеве, а 37% еще при Брежневе. Примерно 70% глав администраций в регионах находились на руководящих позициях в советское
время. В целом представление о преемственности советской номенклатуры и современной российской элиты можно получить на основе
данных табл. 1.
71
Таблица 1. Рекрутация современной российской элиты
из советской номенклатуры (в % по столбцу)
Региональная
элита
Правительство
Бизнес-элита
75
57,1
82,3
74,3
61
Партийной
21,2
65
18,7
0
13,1
Комсомольской
0
5
1,8
0
37,7
Советской
63,6
25
79,5
26,9
3,3
Хозяйственной
9,1
5
0
42,3
37,7
Другой
6,1
0
0
30,8
8,2
Всего из
советской
номенклатуры
Окружение
Президента
Лидеры
партий
Категория элиты
В том числе из:
Источник: Финансовая олигархия в России // Известия. 1996. 10 янв.
Отличительной особенностью процесса трансформации советской номенклатуры в российскую политическую элиту является переход из «класса для себя» в постсоветский вариант «класса для других»,
т. е. класса, способного мобилизоваться для борьбы за свои групповые
интересы на основе определенной стратегии коллективного поведения.
Причем эта элита не только характеризуется преемственностью внутри
номенклатуры, но и состоит из представителей прежней партократии и
новых собственников. Либеральная демократизация и приватизация,
произведенные «классом для других», в российском социальном пространстве явили собой беспрецедентный в мировой истории организованный государственной властью способ изъятия народного достояния.
Достаточно лишь одного такого примера: 500 крупнейших предприя-
72
тий России с реальной стоимостью 200 млрд долларов были проданы
всего за 7,2 млрд долларов (Руткевич, 4)
Наиболее заметным социальным эффектом неолиберальных
рыночных реформ явилась «капитализация» номенклатурных по происхождению правящих групп, другими словами, формирование бюрократического капитализма. Одновременно клиентарно-олигархический
способ включения во власть представителей деловых кругов воспроизводит и закрепляет бюрократический и монополистический характер
российской экономики (Афанасьев, 8–9).
Следствием такого типа демократизации и приватизации стало
то, что новые российские элитные группы выступают в двух формах
компрадорской буржуазии: «новые русские» и «новая номенклатура».
Новые бюрократы по своей внутренней сущности значительно отличаются от советской политбюрократии, поскольку они «обуржуазились», превратив должностное место в частную собственность.
Современная российская действительность демонстрирует
парадоксальные социальные явления, поскольку трансформация номенклатурной системы привела не к укреплению специализации, подтверждаемой квалификацией, к иерархии, твердому жалованью, обезличенным правилам служебной деятельности и карьеры (М. Вебер).
Она привела не к установлению разветвленной системы публичного
контроля (парламентского, финансового, административного, информационного и др.) над бюрократическим аппаратом, а к «демократизации» административной среды. Иными словами, произошло сближение
методов деятельности государственного аппарата и частного менеджмента. На Западе подобное сближение рассматривается лишь как один
из возможных вариантов трансформации бюрократии, который частично реализуется в некоторых странах и который крайне нежелателен в ряде областей государственной деятельности. Здесь мы опередили другие страны. К тому же, у нас эта трансформация произошла в
рамках сохранившейся патронажно-клиентарной системы. В этом
заключается одна из причин роста различных аппаратов после распада
СССР. Так, в 1994 г. в России было более 1 млн работников государственного управления (федерального и территориального уровней), т.е.
в 1,5 раза больше, нежели в 1992 г. (Ильин, 99–101).
Фактор «демократизации» административной среды породил
особую российскую форму аппаратной приватизации, в ходе которой
собственностью и властью овладела преимущественно административная элита. Наиболее активная (индивидуализировавшаяся) часть по73
литбюрократической элиты обменяла власть на собственность, а взяв
собственность в свои руки, стала осваивать демократические процедуры и с их помощью закрепляться у власти, стремясь не потерять ее в
новых условиях.
Результат освоения либеральных ценностей по-российски очевиден по «социальному срезу», представляющему процесс имущественной дифференциации. Высшие сферы, где находится менее 10%
населения, представлены крупной и средней буржуазией, а также высшим слоем государственной и хозяйственной бюрократии, включая и
часть элитной интеллигенции. Средний уровень, так называемый
«средний класс», составляет примерно 15-20% из общего числа населения. Наконец, к низшему слою относится все остальное население,
представленное научной интеллигенцией, которая в советское время
принадлежала к относительно обеспеченным слоям; «массовой» интеллигенцией (учителя, врачи, инженеры и др.); большинством рабочих и служащих государственных и муниципальных учреждений, чиновничеством низшего и частично среднего уровня. Соотношение доходов 10% самых бедных и 10% самых богатых (децильный коэффициент) к концу 1993 г. составляло 11:1, что превысило критическое для
мировой практики значение (10:1). В целом по стране в 1994 г. это соотношение составляло 15:1, хотя в отдельных регионах оно достигало
27:1. В 2000 г. эта ситуация не претерпела каких-то значительных изменений. В годы же советской власти (60–80-е) этот коэффициент колебался по разным оценкам в пределах от 3:1 до 5:1 (Руткевич, 14).
Предотвращает социальный взрыв лишь «теневое» перераспределение материальных благ, но и оно порождено властью и для власти.
Доминирующие процессы современного российского общества – снижение уровня и качества жизни населения, углубление имущественной
дифференциации, криминальный раздел собственности и власти, снижение значимости интеллектуального труда и др., – подтверждают
справедливость высказанного в свое время мнения о неизбежности
авторитаризма и при переходе от тоталитаризма к либеральной демократии, и при перемене правительственного курса, и в случае, если
новые политические силы представят обществу иной вариант развития (Там же).
В заключение следует отметить, что хотя потенциальный резерв
правящей российской элиты достаточно устойчив, отсутствует равновесие между политической и бюрократической элитами, поскольку
деятельность административных структур находится вне политическо74
го контроля, во-первых, и административная элита не выступает посредником между политической элитой и массами, во-вторых. Если
советское прошлое характеризовалось чрезмерным усилением государственной власти над обществом, то сейчас обнаруживается дефицит этой власти в соединении с ослаблением контроля общества над
деятельностью индивидов и групп.
Совершенно очевидна также тенденция ослабления управления из-за его «демократизации», что в определенной степени ведет к
деградации общества. Поэтому на сегодняшний день нет никаких оснований говорить о существовании в России меритократической правящей элиты, существует лишь более или менее стабильная группа,
обладающая наибольшей властью. Об отсутствии настоящей элиты
говорит и то, что нет общеобязательных правил воспроизводства элитарных слоев, нет четкого разделения элит по сферам деятельности,
нет и элементарной стабильности в обществе. Другими словами, формально есть вроде бы все, что с точки зрения либеральной теории
необходимо для формирования меритократии (свободные выборы,
представительные органы и т. д.), но система управления не решает
своей главной задачи, связанной с поддержанием равновесия между
интересами личности и общества, общества и государства, между требованиями порядка и стремлением к свободе (Макарин, 33).
Однако, несмотря на такое положение, российское государство еще сохраняет шансы на общественный прогресс и возвращение в
число ведущих государств современного мира. Страна располагает
огромными запасами топливно-энергетических и минеральных ресурсов, плодородными землями и другими природными богатствами. В
расчете на душу населения ресурсный потенциал России в 2-2,5 раза
превышает потенциал США, в 6 раз – потенциал Германии, 18-20 раз –
потенциал Японии. Россия обладает уникальным потенциалом высококвалифицированных специалистов и ученых, а также мощной производственной базой, не уступающей в ряде областей технологической
базе передовых стран Запада, в том числе США (Жуков, 39). По мере
увеличения доли среднего класса в составе населения будут создаваться все более благоприятные условия для формирования в России действительно новой политической элиты, способной обеспечить эффективное управление страной в изменившихся исторических условиях.
Литература
75
Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.
Афанасьев Н. От вольных орд до ханской ставки // На путях к демократии. Том 3. № 3. М., 1998.
Бадовский Д.В. Политические элиты // Политическая антропология. М., 1995.
Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992 .
Жуков В. И. , Прохоров В. П. Взгляд на Россию первой половины 90-х годов //
Социологические иcследования.1996. № 6.
Ильин В. Государство и социальная стратификация советского и постсоветских обществ 1917-1996 гг.: Опыт конструктивистско-структуралистского анализа.
Сыктывкар, 1996.
Макарин А. В. Факторы устойчивости российской политической элиты //
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 1998. Вып. 3.
Пастухов В.Б. От номенклатуры к буржуазии: «новые русские» // Политические исследования. 1993. №2.
Пастухов В.Б. Три времени России. Общество и государство в прошлом –
настоящем – будущем. М., 1994.
Ривера Ш. В. Тенденции формировании состава посткоммунистической элиты России: репутационный анализ // Полис. 1995. №:6.
Руткевич М. H. Трансформация социальной структуры российского общества
// Социологические исследования 1997. №7 .
Cироткин В. Номенклатура в историческом разрезе // Через тернии. М.,
1990.
Фурсов А. И. Капитализм в рамках антиномии «Восток–Запад»: проблемы
теории // Капитализм на Востоке во второй половине XX века. М., 1995.
76
Т.В. Шаулова
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРЫ В ПРОЦЕССЕ ПРИНЯТИЯ
ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ
Центральное место в структуре управленческой деятельности
занимают процессы принятия решений. Принятие решений – функция,
наличие которой является отличительным признаком управления. При
ее отсутствии можно говорить об аналитической деятельности, регулировании, процессах организации и самоорганизации, но только не об
управлении. Управление начинается с момента, когда принимается
решение, осуществляется выбор между имеющимися возможностями.
Именно выработка и принятие решения рассматривается как «ядро» и
специфическая прерогатива деятельности управления, ее основная и
наиболее сложная задача. Таким образом, процессы принятия решений
занимают в структуре управленческой деятельности центральное,
иерархически главное место. Они в наибольшей мере определяют как
ее результативные параметры, так и ее процессуальное содержание.
Задачу создания, обеспечения и поддержания порядка призван
решать механизм политического управления, представляющий собой
совокупность отношений, возникающих в процессе реализации интересов по поводу политической власти. Функциональная сущность политического управления – принятие решений, обеспечивающих реализацию целей субъектов политики. Решения в сфере политики так или
иначе связаны с проблемой власти. Т.Парсонс отмечал: «Мы определяем власть как способность принимать и навязывать решения, которые
обязательны для соответствующих коллективов и их членов, поскольку
их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями» (Парсонс, 31). Будучи ведущим инструментом управления,
политическое решение выступает как средство реализации власти, ее
сохранения и воспроизводства и как таковое синтезирует в себе политические потребности и интересы.
Если рассматривать интерес с точки зрения его внутренней
структуры, материализованной в результатах деятельности, то в нем
можно обнаружить две противоположные, однако предполагающие
одна другую стороны: направленность на самоутверждение и направленность на историческое творчество. Первая сторона интереса выра77
жает устремленность субъекта к удовлетворению потребностей, связанных с его существованием и развитием. Направленность на историческое творчество выражает избирательную ориентированность субъекта на реализацию той или иной объективной возможности, тенденции развития условий жизни. Эта двойственная природа интереса, на
наш взгляд, является его коренным свойством, без учета которого невозможно составить научное понятие интереса и постичь интересы как
специфическую область общественных отношений.
Взаимосвязь этих двух сторон интереса весьма любопытно
рассмотрена сторонниками теории общественного выбора. Атрибутом
любой интерпретации в стиле «общественного выбора» служит модель
рационально действующего индивида, имеющего четко сформированную систему предпочтений. Любой человек склонен ориентироваться
на пользу, достигаемую в результате рационального выбора решений,
обеспечивающих максимально возможную прибыль при минимальных
затратах. В своем поведении индивиды в основном эгоисты, инструменталисты и эгоцентристы, преследующие свои частные интересы и в
экономической, и в политической жизни. Доминирующей всегда оказывается направленность на извлечение личной выгоды, т. е. самоутверждение. Основатели теории общественного выбора признавали в
отдельных случаях доминирование альтруистического мотива, но реалии национальной и мировой политики не позволяли им считать альтруизм сколько-нибудь значимым фактором экономики и политики.
Совершенно осознанно был отдан приоритет эгоистическому интересу
как малосимпатичному, но наиболее реальному основанию для изучения политического поведения (Бьюкенен, 178, 241, 244). В связи с этим
нельзя не отметить специфический смысл слова «интерес», бытующий
в англо-американской экономической науке, под которым понимается
«процент дохода с капитала», и в соответствующей политической проекции это значит, что давление в пользу какого-либо интереса должно
обеспечить определенный процент дохода. Иными словами, политический смысл категории «инте-рес» неизбежно отсылает нас к его «экономическому эквиваленту» (Cigler, Loomis, 385; Potter,15). Российская
практика показывает, что эту составляющую наши чиновники и политики освоили весьма успешно.
Политические интересы выражают отношение социальных
групп, индивидов к политической власти, к управлению государственными и общественными делами. Будучи обусловлены экономическими
интересами, они выступают побудительной силой, стимулом полити78
ческой деятельности, определяют сущность политических взглядов,
теорий, являются основой взаимоотношений между политическими
субъектами. «Политический интерес представляет собой ценностнопрактическое отношение к предмету, чье существование обусловливает существование индивида в качестве агента производства / воспроизводства определенных политических ситуаций и отношений, его
практики, позицию в поле политики и политическую идентичность»
(Качанов, 53).
Таким образом, политический интерес можно определить как
более или менее сознательную позицию, линию поведения субъекта
политики в конкретной ситуации, зависящую от его положения в системе социоэкономических отношений и выражающую его избирательное отношение к тенденциям общественного развития, т.е. направленность на историческое творчество и самоутверждение. Политический интерес представляет собой единство трех связей субъекта политики: с политическими условиями, с другими субъектами, с которыми
он сталкивается в процессе своей деятельности, и с самим собой, со
своими потребностями. Реализация политического интереса может
осуществиться только в результате политической деятельности, в том
числе и через процесс принятия решений
В специальной литературе можно встретить различные трактовки термина «решение». Решение понимается и как процесс, и как
акт выбора, и как результат выбора. Неоднозначность трактовки объясняется тем, что каждый раз в это понятие вкладывается смысл, соответствующий конкретному направлению исследований.
Решение проблемы есть процесс поэтапного установления
приоритетов (Саати, Кернс, 24). В связи с этим уместно говорить об
этапах подготовки, принятия и реализации решения. Решение как результат выбора представляет собой предписание к действию, анализ
альтернатив (Мескон, 195). Решение подразумевает систему дележей,
обладающую в совокупности своего рода уравновешенностью, или
устойчивостью (Нейман, Моргенштерн,62).
Анализ различных подходов к определению категории «решение» позволяет выделить то общее, что присуще различным дефинициям и характеризует сущностные черты понятия, а также предложить
следующее определение: политическое решение – это процесс и результат выбора определенного политического действия, осуществляемый субъектом политики с целью достижения, использования и удер79
жания власти. Иными словами, политическое решение – это процесс и
результат выбора цели и способа ее достижения.
Процесс принятия политических решений протекает в рамках
механизма, который складывается в политической системе, и включает
в себя: систему субъектов, принимающих решения; систему законодательных норм и ограничений, на базе которых они принимаются;
функциональные связи между субъектами решения; систему обеспечения информацией; технологию принятия решения. Таким образом, о
решении можно говорить как об устойчивой норме поведения (Нейман, Моргенштерн, 67).
Технологическую модель принятия политического решения
можно представить как процессуальный инвариант: 1) проблемная
ситуация, 2) формулировка проблемы, 3) постановка цели, 4) поиск
альтернатив, 5) выбор критерия, 6) оценка альтернатив, 7) принятие
решения, 8) реализация решения, 9) оценка результатов.
Понятно, что технологический (процессуальный) анализ любого решения, взятого в отдельности, каким бы содержательным и детальным он ни был, является условным и выступает как допустимая
абстракция. Поэтому предложенная схема отражает процесс принятия
политического решения в упрощенном виде, в действительности же он
более сложен и не всегда выполняется согласно схеме. Реально взятый
в качестве компонента деятельности любой процесс решения развертывается наряду с другими, подчас многими, «параллельными» решениями. Деятельность задает своим содержанием как бы многомерное
«пространство» решений. Тем не менее, в технологии принятия решения можно выделить два вида деятельности: аналитическую, когда на
основе многофакторного анализа исследуется ситуация, формулируются альтернативы, готовятся проекты и собственно политическую деятельность, когда согласно определенной процедуре происходит выбор
и принимается решение в качестве постановления, указа, распоряжения, закона, просто волеизъявления.
Анализ механизма принятия политических решений позволяет
классифицировать политические решения по различным основаниям.
В частности, участники политического процесса могут принимать решения двоякого рода:
 собственно политические, касающиеся политической сферы
жизни общества в точном смысле слова (устройство власти, организация управления, закон о политических партиях, о выборах, политический выбор гражданина и др.);
80
 определяющие развитие основных сфер общественной жизни
и по своей значимости явно политические (о социальном страховании,
о налогообложении и др.).
Политическое решение в «чистом» виде – это:
 закон, принятый представительным органом власти или всенародным голосованием;
 постановление органов исполнительной власти,
 указ главы государства;
 решение высшего органа политической партии (программа,
устав, политическое заявление);
 политический выбор гражданина.
Процесс принятия решений протекает в рамках механизма,
который складывается в политической системе. Основой данного механизма, наряду с другими элементами, является система субъектов
принятия решений. Определить число субъектов de facto не удастся,
если не перейти с концептуального уровня анализа на операциональный. Большинство политологов, ведущих эмпирические исследования
элит (Крыштановская, 51), обращаются к альтиметрическому критерию. Применение позиционного подхода, согласно которому в элиту
включаются лица, «осуществляющие принятие решений общегосударственного значения», и анализ Конституции РФ 1993 г. (статья 101)
позволяют выделить 723 субъекта, обладающих правом законодательной инициативы. Выражая в принципе согласие с данным функциональным, позиционным подходом, тем не менее, сделаем одно замечание. Всякий знает, что «истина не лежит на поверхности», а соответственно, было бы неправильно рассматривать формальную и неформальную структуры как тождественные. Составив список лиц, занимающих высшие руководящие должности, можно утвердиться во мнении,
что субъекты принятия решений (субъекты власти) хорошо известны.
Между тем вне перечня официальных должностных лиц могут оказаться субъекты, заметно влияющие на процесс принятия политических
решений. Таким образом, для идентификации фактических участников политического процесса с позиций теории принятия решений подходит статусный и репутационный анализ.
Политическая реальность России такова, что то значение,
которое имеют реальные политические субъекты (промышленнофинансовые группы, бюрократия и др.), заставляет рассматривать их
как весомых, равноправных участников политики. Все они – продукт
81
государственного устройства и в том или ином виде свойственны любому политическому режиму. Вес и авторитет политических субъектов
различны. Их участие в процессе принятия решений строится как на
основе закона, так и на основе владения финансовыми, политическими,
информационными и прочими ресурсами.
Согласиться с тем, что политические субъекты только оказывают влияние на власть, значит не понимать самой сути властвования.
Наиболее мощные группы интересов и есть фактическая власть. Они
не просто оказывают давление, но контролируют финансы, кадры,
прессу, процесс принятия решений в отличие от власти формальной –
политических институтов и делателей политики (policy makers) в их
традиционном понимании – как лиц, принимающих решения, но в реальности лишь представляющих и озвучивающих власть, обсуждающих, согласовывающих и легитимирующих уже принятые решения.
Характер деятельности субъектов как формальных, так и реальных в процессе принятия политических решений определяется такими факторами, как система распределения властных полномочий;
развитость институтов представительства интересов; политическая
культура, присущая данному обществу, наличие определенных традиций и ценностей; правовая база, регулирующая процесс принятия решений.
Политическое решение – это форма проявления и закрепления
политических интересов. Институциональным механизмом выражения
политических интересов выступает политическая система. Многие современные политологи рассматривают политическую систему как рыночный механизм, функцией которого является примирение или балансировка множества конфликтующих интересов, а процесс принятия
решений как процесс сделок, уступок и компромиссов, т. е. политический торг. Равновесие достигается, во-первых, за счет того, что система преобразует множество разнообразных требований в несколько
наиболее весомых; во-вторых, благодаря борьбе за голоса избирателей
между партиями и отдельными политиками, а также между гражданами за то или иное решение правительства. Российская политическая
система двойственна и противоречива. С одной стороны, она как бы
демократична, поскольку в ней присутствуют основные компоненты
демократического строя: всеобщие выборы, разделение властей, парламент, многопартийность, идейный и политический плюрализм, комплекс гражданских прав, региональное и местное самоуправление. С
другой стороны, вся конструкция политической системы антидемокра82
тична, так как власть персонифицирована, институты слабы, электоральный выбор нечеток, существует угроза монополизации власти той
или иной группой.
Энтузиазм первых лет перестройки сменился массовым разочарованием и равнодушием значительной части населения к политике,
к политической деятельности. Одна из причин этого – экономическое
обнищание народа. Борьба людей за выживание не оставляет им возможностей для участия в политическом процессе. Этот фактор в сочетании со стремлением правящего режима к монополизации власти и
отстранению от нее граждан, несомненно, препятствует демократизации общества. В том же направлении действует и фактор социального
неравенства, лишающий многие общественные слои и группы равных
возможностей участия в процессе принятия политических решений.
Институциональная неоформленность российских государственных структур, неразвитость институтов гражданского общества
сегодня активно дополняются различного рода неформальными механизмами, присущими, как правило, теневым формам власти и административно-политическим отношениям. Все это позволяет среди многих
реальных субъектов выделить бюрократический аппарат, который давно посвятил себя целям получения прибыли от эксплуатации рабочих
мест, а также группы интересов, считающих этот аппарат главным каналом влияния на принятие и реализацию политических решений.
Долгое время бытовал миф о политической нейтральности бюрократии. Идеальным типом политически неангажированного бюрократа были модели, сформированные В. Вильсоном и так называемыми прогрессистами. Появился классический идеал государственной
службы, согласно которому политики принимают решения, а чиновники их исполняют. В настоящее время произошли чрезвычайно крупные
изменения, итогом которых стало формирование новой модели, согласно которой чиновник уже не просто исполнитель политических
решений, а действующее лицо процесса их принятия, конструктивный,
активный и инициативный партнер выборных институтов. Соучастие
бюрократии в принятии политических решений осуществляется по
следующим направлениям:
 выработка административными учреждениями собственных
ведомственных норм;
 информационно-аналитическое обеспечение процесса принятия решений;
 использование профессиональных знаний как ресурса власти;
83
 использование власти, делегируемой аппарату «политическими назначенцами»;
 прямое участие государственных служащих высшего звена в
принятии политических решений;
 самостоятельная интерпретация законодательных актов и политических решений.
Представители различных течений и школ создали немало
интересных моделей интеракции политической и административной
элит, взаимоотношений чиновничества и общества (модели С. Эйзенштадта, Ф. Риггса, К. Сикстона и др.). Соучастие аппарата управления в принятии политических решений может при определенных условиях трансформироваться в самостоятельную политическую активность бюрократии. Выступая в качестве политического субъекта, бюрократия реализует не только свои корпоративные интересы, но и интересы организованных клиентел, групп давления, нелегальных структур. Сращивание интересов чиновничества с интересами отдельных
групп неизбежно ведет к групповой унии промышленно-финансовой и
политико-администра-тивной элит, к олигархизации политической системы. Е.Г. Морозова называет 6 позиций, которые включает в себя
функционирование бюрократии в качестве самостоятельного политического актора:
1) самостоятельная интерпретация законодательных актов и политических решений;
2) артикуляция корпоративных бюрократических интересов;
3) артикуляция интересов организованных клиентел и связанные
с этим лоббирование, фаворитизм, коррупция;
4) артикуляция интересов нелегальных структур и сращивание
чиновничества с мафиозными структурами;
5) конверсия административной власти в политическую, «приватизация» государства чиновниками, установление «администрократии».
6) личная и групповая уния административной, политической и
промышленно-финансовой элит, олигархизация политической системы;
К 6 позициям, предложенным Е.Г. Морозовой (Морозова, 52–
53), можно добавить еще и то, что бюрократия является не только полноправным субъектом политического процесса, но и достаточно «активным» экономическим субъектом (Волков, Привалов, 23–29).
84
Следующим неформальным субъектом власти являются группы интересов. Отношение к данному статусу групп интересов неоднозначно. В частности, П. Щедровицкий считает, что подобное социальное (и социокультурное) новообразование – финансовая и финансовопромышленная олигархия – в России еще не сложилось. Во-первых,
практически нет достаточно крупных легальных капиталов (а следовательно, нет капиталов как таковых: даже большая сумма денег – это
еще не капитал). Во-вторых, до 80% финансовых активов являются по
своему происхождению деньгами государства; вне государственной
поддержки невозможны ни инвестирование, ни экспортно-импортные
операции, ни даже сохранение этих активов. В-третьих, масштаб
сформированных финансовых активов несопоставим с масштабами
промышленных капиталов. В-четвертых, отсутствует устойчивая и
профессионализированная (специализированная) финансовая инфраструктура, которая включала бы в себя небанковские финансовые институты, развитой рынок ценных бумаг, действующие холдинги (Щедровицкий, 3).
Позицию автора разделяют многие, но, как представляется,
группы интересов в качестве реальных субъектов власти уже о себе
заявляют. Группы давления – это политически активная и организованная часть групп интересов, являющаяся агрегатом для оказания
воздействия на государственные органы и другие группы, служащие
адресатами давления, с целью принятия или блокирования определенных государственных решений.
Адресатами групп интересов являются как институты власти,
так и институты участия. Если судить по опыту демократических
стран, в составе правового взаимодействия между правительством и
группами интересов можно выделить корпоративизм, консультации и
соглашения, использование групп интересов в организации и артикуляции своих требований как средства реализации государственной политики. Рассматривать отношения между данными институтами в
управленческом процессе как построенные на правовой основе преждевременно – в нашей стране преобладает государственный корпоративизм, клиентелизм, патернализм (Макаренко, 7–11). Правительство
санкционировало монополию отдельных групп интересов на политические решения, используя их как средство социального контроля в ситуациях угрозы для его политики. Признание «законности» тех или
иных групп интересов остается монополией правительства, из-за чего
они формируются по властным, а не правовым критериям. Причины
85
этого во многом лежат на поверхности, ибо повседневно государственная власть в значительно большей степени зависит от положения
групп, обладающих властно значимыми ресурсами (финансовыми, сырьевыми, информационными и др.). Более того, те, кто контролирует
реальные ресурсы, представляют собой другую часть правящего класса, которая профессионально не занимается политикой, но использует
свое положение для оказания влияния на власть. Хотя события последнего времени свидетельствуют о том, что крупнейшие промышленнофинансовые структуры не только делегируют представительство своих
интересов, но и все более входят в российскую политику непосредственно в качестве политических акторов. Политика стала исключительно выгодным объектом инвестирования, разновидностью экономической деятельности.
Множество непростых связей и отношений соединяют между
собой мир политического и мир экономического, рыночного. Неприглядная, рыночно театральная закулиса публичной политики многих
приводит в негодование. Известный американский экономист П. Хейне
утверждал, что большинство общепринятых противопоставлений рыночной системы и государства не оправдывает себя при внимательном
рассмотрении и что политик, заявляющий, что всеми его действиями
руководит исключительно забота об общем благе, лукавит. На деле
речь идет только о его личном представлении об общем благе, тесно
переплетенном с соображениями частного порядка – собственной карьерой, имиджем, материальным благополучием (Хейне, 441). Если
сказанное верно для Америки, то еще более верно для России, где никогда не считалось зазорным кормиться за счет политики, должности.
Явление участия в политике заинтересованных групп в России принимает не лучшие из возможных форм. Российский капитал активно
участвовал в парламентских выборах 1993–1999 гг. Поэтому и Государственная дума давно представлена функционерами групп интересов, хотя число их представителей во фракциях различно. Существует
также тесная связь между группами интересов и партиями, тем более
что партии составляют базис фракций. Группы интересов могут влиять
на политику партий путем их финансовой поддержки. Поскольку на
сегодня политические партии в России элитарны, финансово зависимы, то большинство населения страны, как показывают результаты
социологических исследований, не связывают представительство своих
интересов с какими-либо партиями. И формирование половины парла86
мента по партийным спискам – предпочтение интересов политизированного меньшинства.
С политической точки зрения главная опасность встраивания
групп интересов (прежде всего, промышленно-финансовых) в большую политику, систему власти и государственное управление состоит
в том, что они нередко деформируют, а то и ломают механизмы социального представительства широких слоев населения. Особенно в тех
случаях, когда действия «прогнувшихся» под влиянием олигархических групп властей начинают резко противоречить массовым социальным интересам. В то же время экономическая зависимость властей от
корпораций стимулирует заинтересованность государства в проведении пропагандистских кампаний, оправдывающих их влияние в обществе.
Специфика российских реформ предоставила государственным
должностным лицам исключительную роль в формировании коммерческих, общественных и политических объединений, которая далеко не
всегда является законной и одобряется общественным мнением. Вместе с тем интересы должностных лиц и их связи с государством чаще
всего замалчиваются, а их критика общественностью игнорируется
(Соловьев, 81).
На сегодняшний день уже можно говорить о том, что структурная конфигурация должностных лиц тяготеет к «треугольной» форме. Практика подтверждает, что треугольные структуры являются
наиболее устойчивыми. В них каждая вершина представлена своим
институтом и выполняет именно свою функцию, не стремясь ликвидировать партнера. Одну вершину этих треугольников составляют их
патроны: государственные должностные лица, обеспечивающие финансовую и политическую поддержку государства. Вторую вершину
треугольника составляют руководители финансовых, коммерческих,
производственных структур, аккумулирующих частные и корпоративные капиталы членов данной группы. Третью вершину треугольника
составляют структуры мобилизации политической и общественной
поддержки, немаловажной в условиях частой смены руководства.
Приведем два наглядных, даже «классических» примера треугольных структур, подтверждающих эту гипотезу. Во-первых, группа
«МОСТ» – типичная «треугольная» группа, созданная с участием
должностных лиц, а именно мэра Москвы Ю. Лужкова (1- я вершина),
«Мост-банка» (2-я вершина) и корпорации «медиа-Мост», владеющей
телевизионными каналами, радиостанцией, газетами. Во-вторых,
87
нефтегазовая группа давления, формально представленная в Ассоциации нефтегазопромышленников. 1-й, государственной, вершиной выступала здесь группа министров и других должностных лиц, возглавляемая В.С.Черномырдиным (в свое время – Председателем Правительства России), 2-й, экономической, вершиной – несколько корпораций,
главной из которых является РАО «Газпром», наконец, 3-й вершиной
служат более мелкие группы давления, политические партии и объединения, поддерживающие их, а также СМИ, контролируемые ими.
В основе стратегий, наиболее важных для российских групп
давления, лежат циклы оборота капитала, опосредованные государственными структурами («государственный чиновник – частный капитал – государственный чиновник» и «частный капитал – государственный чиновник – частный капитал»). Государственные органы и
чиновники опосредствуют и ресурсооборот, связанный с превращением ресурсов в капитал, и оборот ресурсов, идущих только на личное
потребление определенных социальных групп. Нужно помнить, что
под ресурсами понимаются не только материальные средства, но и
решения, дающие право на их получение.
Таким образом, выигрышем и одновременно мерой успеха тех
или иных групп в политической игре является ресурс, который по
усмотрению победителя можно конвертировать в любые вещи.
Наиболее известным и освоенным людьми сортом такой игры
является политика. Ресурс, который выигрывается в ней и служит мерой успеха игрока, – власть. Власть ликвидна, т. е. пригодна для конвертации в любой вид жизненных благ.
Подтверждением высокого политического статуса неформальных субъектов власти в России может служить и анализ их роли в
процессе принятия политических решений, в частности в законодательном процессе. Общество, называющее себя гражданским, относится к законодательному процессу довольно строго.
Законодательная деятельность представляет собой проявление
государственной власти. Законы – это не что иное, как способ, которым та или иная политическая линия претворяется в жизнь. Законодательные органы власти не только по определению занимаются принятием тех или иных законов, но и представляют собой поле деятельности политиков. Закон – это прежде всего форма, и при ее отсутствии
можно оказаться в плену произвола, именно поэтому столь важно
обуздать законодателя процедурой. Выделим наиболее перспективные
88
для лоббирования стадии, как для бюрократии, так и для промышленно-финансовых групп.
Бюрократия в этом плане, как представляется, находится в
более выгодном положении, поскольку лоббировать свои интересы она
может практически на всех стадиях: начиная от внесения законопроекта в парламент вплоть до подписания его президентом. Все политические решения в мире мало чего стоят, если имеющиеся средства для их
проведения в жизнь неэффективны или узурпированы корпоративной
группой. В связи с этим не менее, а может, более важно то, что исполнение закона, претворение его в жизнь – это почти полностью прерогатива аппарата, во-первых. Во-вторых, аппарат успешно усвоил Правило №1 М.М.Сперанского, отца русской бюрократии в ее современном
виде: ни одно государственное установление не должно быть прописано так, чтобы его можно было применять без прямого участия чиновника.
Для групп интересов наиболее перспективными стадиями является само внесение законодательной инициативы и работа с законопроектом в Государственной думе. На этих этапах согласование проекта закона с требованиями групп интересов имеет реальные шансы на
успех. Иными словами, в сфере их пристального внимания должны
находиться субъекты законодательной инициативы, эксперты, профильные комитеты.
Что же влияет на прохождение законопроекта и превращение
его в закон? Еженедельник «Власть» составил рейтинг факторов, определяющих скорость прохождения законопроекта через Думу (Закон
повышенной проходимости, 16 – 17).
1. Заинтересованность администрации президента и правительства в принятии закона (баллы от 0 до 15). Этот фактор играет
ключевую роль в судьбе любого закона.
2. Заинтересованность фракций и депутатских групп (0 – 10). Ни
одна из фракций не может в одиночку провести закон, поэтому
максимальное значение этого параметра намного ниже, чем
«фактор Кремля».
3. Отношение субъектов федерации (0 – 10). Совет федерации
неоднороден и поэтому в меньшей степени может влиять на
судьбу закона.
4. Интерес к закону со стороны олигархов (0 – 7). Максимальное
значение этот фактор может иметь только при полном совпадении интересов всех финансово-промышленных групп.
89
Автор законопроекта (0 – 6). Огромные шансы у проектов,
разработанных правительством, нулевые – у проектов, разработанных независимыми депутатами и представителями дотационных регионов.
6. Поддержка законопроекта профильным комитетом (0 – 4).
7. Забота о благосостоянии депутатов Думы (0 – 4).
8. Упоминание о необходимости «защиты отечественного товаропроизводителя» (0 – 4).
9. Забота о народном благосостоянии (0 – 3).
10. Время принятия (0 – 3). Если законопроект подготовлен к
очередному чтению под конец сессии, то это повышает шансы
его принятия.
11. Доступность изложения основных идей законопроекта (0 – 2).
12. Объем законопроекта (0 – 2).
13. Экономическая целесообразность (0 – 1).
Практика показывает, что влияние всех этих факторов учитывается при подготовке «нужного» закона группами интересов.
Таким образом, процесс принятия политических решений
можно представить как политическую игру, а само политическое решение – как результат «бартерной сделки» между различными субъектами (формальными и реальными), где доминирующими оказываются
не «общие», а корпоративные интересы той или иной группы. Поэтому
любая форма доминирования групповых интересов на любом уровне
власти превращает экономическую и социальную политику в частную
(приватную) политику доминирующих групп, интересы которых переплетены с интересами государственной администрации. Право народа
на принятие политических решений реализуется только в ходе избирательных кампаний, т. е. когда большие социальные группы используются в качестве электората, голоса которого нужны для приобретения
власти. Референдумы же служат лишь средством в борьбе за укрепление власти, поскольку власть предержащие имеют возможность подавать их итоги в «нужной» интерпретации. Электоральная политика в
России нередко становится средством самосохранения правящего
класса и консервации статус-кво. Выборы, которые не ведут к установлению контроля общества за избранной властью, фактически закрепляют отношения неформальной сделки между властью и обществом,
при которой никто (и в первую очередь власть) не озабочен соблюдением договоренностей. Такого рода выборы – сделка, которая по существу подменяет систему четких взаимных обязательств между вла5.
90
стью и обществом, и в конечном итоге только дискредитирует демократию в глазах граждан. Пока после трех циклов президентских выборов не произошло не только ротации власти, но даже закрепления
режима.
Литература
Бьюненен Дж. Конституция экономической политики // Бьюненен Дж. Соч.
Т.1.М., 1997.
Волков А., Привалов А. Ворующие по закону // Эксперт. 2000. № 7 ( 220).
Закон повышенной проходимости // Власть. 1998. № 25 (277).
Качанов Ю.Л. Политическая топология: структурирование политической действительности. М., 1995.
Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. №1.
Макаренко В.П. Правительство и бюрократия // Социологические исследования. 1999. №6.
Мескон М.Х. и др. Основы менеджмента. М.,1992.
Морозова Е.Г. Политический рынок и политический маркетинг: концепции,
модели, технологии. М., 1999.
Нейман Дж. фон, Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение.
М., 1970.
Парсонс Т. Система современных общества. М., 1997.
Саати Т., Кернс К. Аналитическое планирование. Организация систем. М.,
1991.
Соловьев А.И. Causae и каверзы политической демократии // Общественные
науки и современность. 1998. №6.
Хейне Пол. Экономический образ мышления. М.,1991.
Щедровицкий П. В поисках формы. http: // www.rus.ru/antolog/inoe/shedr.htm
Сigler A., Loomis B. Interest Group Politics. Washington, 1986.
Potter A. Organized Group in British National Politics. Wesport, 1961.
В.В. Бронников
ТРАНСФОРМАЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ УКРАИНСКОЙ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ
Украина, Россия и другие государства СНГ в течение ряда лет
проводят модернизацию единой для всех них в прошлом советской
политической системы. В свою очередь, политическая, социальная и
экономическая трансформация общества в значительной мере детер91
минирована состоянием и поведением его политической элиты, а также
(в кризисные моменты) сменой правящих элит. Современное украинское общество, его институты и элементы находятся в процессе становления. В этом смысле элита – часть новой общественнополитической системы, одновременно влияющая на процесс ее становления и трансформации и зависящая от него. Политическая, социальная, экономическая демократизация общества и развитие элит – взаимосвязанные процессы. Поэтому трансформации политической элиты
следует рассматривать с учетом институциональных макроизменений
украинского общества.
Методологической основой анализа политической элиты являются основные положения меритократического и властного подходов. В рамках первого подхода элита рассматривается как «класс людей, обладающих наивысшими индексами в своей сфере деятельности»
(Pareto, 35), в рамках второго подхода – как «класс, который правит…
выполняет все политические функции, монополизирует власть и
наслаждается преимуществами, которые дает эта власть» (Mosca, 252).
Таким образом, можно сказать, что элитой является социальный слой,
занимающий ключевые позиции в составе населения определенной
страны, определяющий цели и задачи этой страны, принимающий решения для реализации этих целей и задач и контролирующий процесс
их достижения с помощью использования национальных ресурсов.
Использовать методологию меритократического подхода к
изучению элит Украины на данный период времени не целесообразно,
поскольку власть не передается по заслугам и талантам, а чиновники,
занимающие высшие позиции в своих элитных стратах, не являются
лидерами харизматического типа. В данном докладе при анализе
трансформаций современной украинской политической элиты используются позиционный и институциональный (см.: Миллс, 26) подходы,
являющиеся наиболее оптимальными как с точки зрения доступности
эмпирической информации, так и с точки зрения отражения реального
соотношения политических сил.
С учетом этих замечаний к современной украинской элите
можно отнести высшие и средние эшелоны административной власти,
законотворческий корпус, лидеров политических партий и организаций, виднейших представителей бизнеса, культуры и церкви. Изначальная противоречивость условий формирования и развития украинской элиты породили противоречивые мнения о ее происхождении и
направлениях трансформации. Наиболее распространенными из них
92
являются следующие мнения. Во-первых, украинское государство, несмотря на приобретенную независимость, совсем не имело политической элиты в рассматриваемый нами период времени (см.: Федоров,
20; Выдрин, 4). Во-вторых, Украине досталась в наследство от СССР
мощнейшая партийно-хозяйственная номенклатура, которая благодаря
смене лозунгов рекрутировала в свои ряды бывших политических диссидентов, приняла их национальную идеологию и сумела в августе
1991 г. сохранить свои чины и должности и, как следствие, власть и
собственность (Полохало, 18)
В чем же заключается противоречивость условий формирования и трансформации элиты Украины? В течение советского периода истории Украины постепенно сформировалась властная элита,
состоящая из работников административно-управ-ленческого аппарата
как представителей власти; научно-гуманитарной интеллигенции как
вспомогательного эшелона идеологического обеспечения власти и военных и работников правоохранительных органов как силовой части
действующей власти. Характерно, что все три элитные группы формировались преимущественно из украинского и российского населения. В
конце 80-х годов наряду с традиционной элитой начинает формироваться новая, так называемая национально-демократическая элита, которая набирала популярность в условиях кризиса и упадка коммунистической идеологии. Демократическая элита формировалась
преимущественно из представителей украинско-язычной интеллигенции, идеологическими ориентирами которой были установление государственной независимости, критика проимперского номенклатурного
режима, осуществление социально-экономических реформ на демократических принципах.
Своеобразной точкой отсчета можно считать 1990 г., когда
был избран новый состав Верховного Совета Украины, провозгласивший суверенитет и независимость, объединивший в своих рядах партийную верхушку: наиболее активных представителей хозяйственной и
региональных элит, лидеров оппозиции, диссидентов. Именно Верховный Совет (Верховная Рада) являлся тем политическим полем, на котором осуществлялось изменение идей, смена лозунгов и организационное переоформление номенклатуры. А первый президент Украины
Л. Кравчук был одним из тех, вокруг кого начала формироваться группа строителей суверенитета и независимости. Ядро этой группы составили люди, для которых власть являлась притягательной силой, ради
которой в жертву были принесены идеологические догмы советской
93
системы. Идеи суверенитета и независимости стали для них «идейнополитическим мостиком из номенклатурного прошлого в посткоммунистическое завтра» (Выдрин, 4)
В этой Верховной Раде около 80% были членами компартии,
остальные беспартийными, или, как принято говорить сейчас, независимыми депутатами. Однако эта партийная однородность являлась
внешней и ни в коем случае не подразумевала однородность внутреннюю. Трансформация этого самого большинства, как в Верховном Совете, так и в республиканских министерствах и ведомствах в некую
неоформленную организацию, реально влиявшую на принятие политически значимых решений, произошла достаточно быстро. В недрах
парламента родилась оппозиционная фракция «Народная Рада». В нее
вошли 125 депутатов, примерно половина из которых на момент провозглашения суверенитета Украины состояла в коммунистической партии. Членство в компартии в тот момент уже не означало приверженность партийным принципам и коммунистическим догмам, но сам
факт членства в изменившейся ситуации мог теперь нанести ущерб
политическому будущему. Поэтому оказалось проще освободиться от
того груза, каким в то время стала компартия Украины. По инициативе
фракции «Народная Рада» Верховный Совет Украины принял решение
о запрещении деятельности коммунистической партии республики.
Попытка отменить данное постановление ни к чему не привела. Более
того, среди тех, кто голосовал против отмены запрета, были вчерашние
идеологи: Б. Качура, секретарь ЦК КПУ с 1982 г.; С. Дорогунцов, Н.
Белоблоцкий, В. Евтухов – члены Президиума Верховного Совета; Л.
Кучма – заведующий отделом идеологии и пропаганды ЦК КПУ и др.
(Малахов, 17). Дальнейшее развитие данного процесса привело к единодушному принятию депутатами Декларации о государственном суверенитете Украины 16 июля 1990 г. и провозглашению независимости
24 августа 1991 г.
Итак, идея национально-государственного строительства явилась «идеологичес-кой основой достижения стратегического единства
коммунистов и части национально-демократической оппозиции» (Малахов, 17). Переход от коммунистического номенклатурного тоталитаризма к номенклатурному авторитарному режиму для правящей элиты
прошел безболезненно, даже органично, поскольку Украина была
наиболее «законопослушной» из бывших советских республик, а номенклатура имела «глубокие корни» и всевозможные экономические,
политические и другие средства для сохранения власти на ее террито94
рии. К тому же большинство населения страны не могло в течение короткого периода времени изменить стереотипы своего сознания и образ жизни, воспринять альтернативные гражданские ценности, а «новая» посткоммунистическая номенклатура не была заинтересована в
появлении демократических институтов, способных обеспечить эффективный общественный контроль над принятием политических решений и стимулировать демократический процесс в обществе.
Иными словами, процесс становления и трансформации элиты
в период с 1990 по 1995 г. осуществлялся путем рекрутирования в традиционные элитные круги (руководители компартии, секретари обкомов, парткомов, министры и заместители министров). Большинство
конформистских лидеров контрэлиты состояло из писателейполитиков (Д. Павличко, В. Яворивский, И. Драч); лидеров национально-демократи-ческого движения «Народный Рух Украины» (В. Черновил, Л. Лукьяненко); политических диссидентов (С. Хмара, братья Горыни и др.).
Собственно говоря, формирование посткоммунистической
элиты происходило путем проникновения новой национально-демократической элиты в традиционную – советскую, которая к тому времени заполнила властные структуры своими агентами. Эта посткоммунистическая элита оказалась более дееспособной и близкой к интересам большинства. На этот исторический период у власти оказался конгломерат из бывших партийных функционеров и политических диссидентов, которых трудно назвать политической элитой. Низкий интеллектуальный и культурный уровень украинской номенклатуры (Федоров, 20), недостаток необходимого профессионализма и компетентности управления государством быстро свел на нет потенциал социального и политического маневрирования и одновременно усилил отчуждение политической власти от большинства населения.
Процесс политической трансформации государственности
совпал с периодом почти полного обновления высших политических
страт общества. Анализ состава Верховного Совета Украины 12-го
созыва в сравнении с составом 11-го созыва подтверждает вышеуказанный тезис. Только 48 депутатов из полного списочного состава (450
человек) ранее избирались в высшие органы государственной власти.
Несмотря на эти изменения более половины депутатов (270 человек)
принадлежали к представителям правящей элиты, т.е. являлись руководителями центральных, региональных партийных органов, обще95
ственных организаций, министерств и ведомств, предприятий и учреждений (см.: Правда Украины. 1990. 18 мая).
В 1987 г. был заменен Председатель Совета Министров Украины, пять заместителей, семь министров. К 1990 г. правительство
состояло уже на две трети из чиновников, «занявших свои посты в годы перестройки». В течение двух лет (1987–1988) сменилось 8 первых
секретарей обкомов, 28 вторых и третьих секретарей, 147 первых секретарей райкомов и горкомов (Рахманин, 3). Таким образом, Верховный Совет УССР, объединивший в своих рядах верхушку партийной
номенклатуры, наиболее влиятельных представителей хозяйственной и
региональной элит, представлял собой, по сути, первый вариант рекрутирования предэлит, где властное коммунистическое большинство
трансформировалось в «партию власти», а идея национального государственного строительства, рожденная в диссидентских кругах, стала
идеологической платформой для достижения стратегического единства
коммунистического лобби и национал-демократической оппозиции.
Еще одним новым институтом рекрутирования элит стала администрация президента, прежде всего Л. Кучмы. В период «романтического» президентства Л. Кравчука, исполнительная власть в стране
находилась на вторых ролях. Администрация президента Кучмы сформировалась из команды Кучмы-премьера. В нее вошли руководитель
администрации Дмитрий Табачник, в прошлом референт комиссии
Верховного Совета по делам молодежи, Валерий Пустовойтенко – глава правительства, бывший мэр Днепропетровска, Владимир Литвинов
– помощник президента, в прошлом преподаватель Высшей партийной
школы; Дмитрий Выдрин – помощник президента по внутренней политике, преподаватель КГУ. Администрация президента рекрутировалась
в основном из киевских и днепропетровских кругов. «Сам по себе такой принцип формирования не является основанием для оценочного
суждения, хотя и не лишен интереса для анализа» (Пиховшек, 50–51).
1994 год – год президентских и парламентских выборов.
Сравнительный анализ составов Верховного Совета и Верховной Рады
Украины, показал, что Верховная Рада обновилась на 84% (Рахманин,
3): из 403 народных депутатов лишь 65 входило в состав Верховного
Совета. В то же время, если к 65 повторно избранным депутатам добавить тех депутатов, которые до избрания входили в состав высшего
административно-хозяйственного руководства, в руководство политических партий и движений, то можно утверждать, что воспроизводство
политической элиты в Верховной Раде состоялось (Фесенко, 91).
96
Несмотря на гораздо меньшие различия в социокультурном,
этническом и религиозном планах в Украине борьба регионов за
власть, т. е. за овладение центром политического пространства, идет с
не меньшей остротой и напряжением, чем в России. Большинство областей, прежде всего западные, не имеют тех экономических капиталов, опираясь на которые, они могли бы в значительной степени влиять
на политику, проводимую в Киеве центральной властью. Западная Украина ныне наиболее лояльна к официальному Киеву, но не потому,
что она национально ориентирована, а потому, что не имеет потенциала противостоять ему (Круглашов, 3). Это подтверждается результатами сравнительного анализа выборов 1994, 1998 и 1999 гг. Если на президентских выборах 1994 г. и на парламентских выборах 1998 г. население западных областей государства в основном голосовало за
Народный Рух Украины, а пропрезидентские партии не набирали 20%
голосов, то на выборах 1999 г. они получили в Ивано-Франковской
области – 70,38% голосов, во Львовской области – 64,00%, в Тернопольской области – 69,38%, в Закарпатской области – 54,5%, в Черновицкой области – 51% (см.: Украiна в числах). Поэтому можно предположить, что лояльность западных областей по отношению к столице
обусловлена не столько произошедшей «корпоративизацией» правых
сил перед угрозой коммунистического реванша и антиреформ, сколько
полной экономической зависимостью этого региона от дотационной
политики Киева.
Результаты президентских выборов 1999 г. показали, что позиции избирателей Востока и Юга государства по отношению к избранному в 1991 г. курсу независимости стали изменяться от полного
неприятия до умеренно-сдержанной поддержки. Даже в таких «пророссийских» областях, как Луганская, Донецкая, Харьковская, Запорожская, отрыв лидера коммунистов П. Симоненко от Л. Кучмы был незначительным. Например в Донецкой области Симоненко получил
39,4% голосов, а Кучма – 31,9%. И хотя Кучма в целом проиграл выборы по индустриальным областям, все же эти и другие данные говорят о том, что настроения в пользу реинтеграции с Россией уже не такие массовые, как еще пару лет назад.
Более того, если результаты президентских и парламентских
выборов 1994 г. обозначили перемену векторной направленности политической жизни страны в сторону укрепления экономических и политических отношений с Россией прежде всего под давлением пророссийского электората Востока и Юга страны, то результаты пре97
зидентских выборов 1999 г. показали полную стагнацию в выборе ценностных ориентаций общества и идеологического их оформления. Две
наиболее влиятельные политико-идеологические силы украинского
общества предлагали (в ценностном отношении) в принципе одно и то
же: и национал-патриоты, и социал-коммунисты выдвигали как духовную ориентацию ретроутопию – идеализированное прошлое. В первом
случае – далекое «светлое» прошлое этноса (период Киевской Руси и
Запорожской Сечи), а во втором случае – недавнее, опять-таки «светлое» прошлое рабочего класса. Роль духовной элиты в государстве в
целом и регионах в частности на сегодня вакантна. Этот вывод относится и к попыткам политизированной части духовенства. Более того,
процессы дифференциации конфессиональной жизни после неоднократных изменений (1990 и 1994 гг.) административной политики
только усилились. Надежды на быстрое утверждение сильного центра
политического давления в православной среде не оправдались. Более
того, религиозный раскол – усиление влияния Греко-Католической
Церкви – усугубился расколом внутри самой православной церкви
(УПЦ Киевского Патриархата с УПЦ Московского Патриархата). Приходы первой расположены в основном в центральных областях, приходы второй – в восточных областях. Другие, не православные, конфессии просто не могут играть роль «центра объединения» будучи представителями малочисленных и малозначимых религиозных обществ
(Украинская Греко-Католическая Церковь, Украинская Автокефальная
Православная Церковь).
Годы независимости в известной мере способствовали демонтажу номенклатурных механизмов формирования и функционирования
властной элиты на местах. В период 1991–1994 гг. представители
местного истеблишмента мобилизовали финансовые, организационные
и интеллектуальные ресурсы для получения мандата легитимности
власти на местах. Параллельное проведение президентских и парламентских выборов в 1994 г. способствовало этому процессу, поскольку давление центральных властных структур на местные элиты было
минимальным. Однако как только политическая ситуация страны стабилизировалась, администрация президента Кучмы предприняла шаги
к установлению жесткой вертикали власти. На 1 января 1997 г. лишь
трое руководителей областей имели стаж работы более 5 лет; один более одного года, а большая часть (21 человек, или 88%) – менее одного
года (Бiблiотека украiнського полiтика, 56). Сам факт массовых кадровых изменений еще не позволяет делать определенные выводы. Од98
нако то, чему трудно противоречить, это неприкрытый персонально
командный подход при формировании управленческого аппарата регионов и областей.
Лишь в отдельных регионах отмечается укрепление позиций
региональной деловой элиты. К таким регионам следует отнести Днепропетровскую, Донецкую, Луганскую, Харьковскую и в меньшей мере
Львовскую области. Значительный промышленный потенциал, сконцентрированный в этих областях, предполагает большие деньги, необходимые для политической борьбы. Поэтому здесь наблюдается
трансформация региональной «бизнес-элиты» в политическую (Либеральная партия Украины – лидер Щербань, Партия Труда – лидер В.
Ландик, Партия Регионального Возрождения – лидер В. Рыбак). Волеизъявление населения областей и регионов, как правило, не учитывалось. Одна из наиболее острых проблем формирования и деятельности
властной элиты в регионах заключается в том, что граждане утратили
возможность легального давления на изменения качества деятельности
местной элиты. Утверждение мандатно-директивной системы формирования исполнительной власти на местах происходит тогда, когда
уровень политической конфликтности в обществе продолжает быть
высоким. Таким образом, возможность нормального функционирования политической системы на «входе» и на «выходе», т.е. между властью и обществом, сужается. Степень концентрации и централизации
исполнительной власти на местах обратно пропорциональна ее демократизации. В принципах и конкретных примерах осуществление кадровой политики центра относительно регионов вырисовывается пока
что не четко обозначенный «ренессанс» советских номенклатурных
подходов, когда представители центральных органов власти при выборе тяготеют к критериям кабинетного отбора, основываясь на послужном списке, участии в прошлых компаниях, личной преданности и т.д.
и т.п..
В ходе выборных кампаний 1998 г. (парламентской) и 1999 г.
(президентской) несмотря на все разнообразие избирательных технологий определились общие черты поведения партий разного идеологического спектра и политической направленности. Почти все партии,
избирательные блоки организованы как партии централистского типа,
и, тем не менее, голосование по партийным спискам подтвердило политические выводы об отсутствии в стране общенациональных партий
(Томенко, 77). Даже партии со «стажем»: Коммунистическая партия
Украины (КПУ) во главе с П. Симоненко и Украинский народный рух
99
во главе с Г. Удовенко в ряде областей не смогли преодолеть 4
процентный барьер. КПУ в Ивано-Франковской и Тернопольской областях и «Рух» – в восточных Днепропетровской, Донецкой, Запорожской, Луганской, Сумской, Харьковской областях. Региональная партийная поляризация, похоже, прочно закрепилась в политической системе страны. Это подтвердили последние выборы в Верховную Раду.
Социал-демократическая партия Украины (объединенная) набрала необходимые 4% с лишним в Закарпатской, Ивано-Франковской, Львовской и Тернопольской областях. Объединение «Громада» тот же барьер преодолела в Днепропетровской, Луганской, Херсонской, Кировоградской областях. Селянская партия Украины – в Херсонской. Донецкой, Полтавской, Запорожской областях (Гаран, 5).
Региональный фактор в политических программах (за исключением Партии регионального возрождения Украины) играет вспомогательную, второстепенную роль (Партiйнi списки выборочних объеднань… 141). Это означает, что молодая украинская многопартийность
еще не стала способом легализации региональных интересов, а выборы
представляют собой лишь этап в процессе формирования политической системы и ее окончательное становление пройдет, возможно, на
следующих парламентских выборах. Общий страх перед угрозой регионального сепаратизма провоцирует стремление центральной власти
уменьшить административную самостоятельность регионов.
Однако то, что центральная власть сама представляет собой
явный компромисс между региональными политическими и деловыми
лидерами и столичной номенклатурой, дает реальный шанс к поиску
стабильной и эффективной модели «центр – регионы». Иначе местная
элита Украины в ближайшем будущем может стать периферийной.
Мир политической элиты Украины достаточно жестко поделен
на «своих» и «чужих». В этом делении принцип маркировки политиков
по месту рождения, образования зачастую играют большую роль, чем
собственно профессиональные качества. Непрофессионализм является
одной из особенностей региональной структуризации украинской элиты. Очевидное совпадение идейно-политической и региональной дифференциации еще раз подчеркивает значимость регионального фактора, а трансформация административно-хозяйственной, номенклатурной элиты в сугубо политическую – представляет собой один
из каналов смешанной системы воспроизводства элит наряду с такими
каналами, как личные связи и выборы в Верховную Раду. Именно эти
каналы являются пока основными механизмами, передающими и за100
крепляющими местные, региональные противоречия на уровне политического истеблишмента. Выбор оптимальной системы воспроизводства поможет максимально сгладить региональные противоречия, не
позволяющие политическому аппарату государства обеспечивать экономическую, социальную и политическую стабильность.
Литература
Бiблiотека украiнського полiтика // Довiднiк. Кiев, 1997.
Выдрин Д. Украинская политическая элита: Особенности эволюций и эволюция особенностей // Киевские ведомости. 1994. 3 сентября.
Гаран О. Мiстцева та региональна элiта Украiни // Вiче. 1999. №5.
Круглашов А. Мiсцева Елiта: Регiональна чи периферiйна? // Вiче.1998. №5.
Малахов В. Интеллигенция и элита: становление в современной Украине //
Полiтична думка. 1994. №3.
Миллс Р. Властвующая элита. M., 1959.
Mosca G. The Ruling Сlass / Laumann E. D. (eds.). The Logic of Social Hierarchies. Chicago, 1971.
Полномочия народных депутатов подтверждены // Правда Украины. 1990. 18
мая.
Партiйнi списки виборочних об'еднань Украiни // Полiтичний календар. Iнформацiонно-аналiтичний огляд. Специальний випуск. 1998. №5.
Полохало В. Неототалитарные трансформации посткоммунистической власти
в Украине // Полiтична думка. 1994. №3.
Pareto V. Elites and their Circulation / Heller С. S. Structured Social Angularity: A
Reader in Comparative Social Stratification. New York, 1969.
Право вибору: Полiтичнi партii та вибори i блоки. Кiев, 1998.
Пиховшек В. Вся президентская рать // Киевские ведомости. 1994. № 50,51;
1995. №1.
Рахманин С. В парламенте тройное пополнение // Киевские ведомости. 1995.
10 февр.
Томенко М. Итоги парламентских выборов в Украине. Политические ориентации и предпочтения населения // Полiтична думка. 1998. №7.
Украiна в числах. 1999. № 22.
Федоров Н. Нарциссизм посткоммунистической украинской элиты // Полiтична думка. 1994. №3. с.20.
Фесенко В. Политическая элита Украины: противоречия формирования и развития // Полис. 1995. №9.
101
102
МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ
ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
___________________________________________________________
О.В. Попова
ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ
ИДЕНТИЧНОСТИ
Проблемы политической идентификации в отечественной политологии стали активно обсуждаться в последние 5-7 лет. Эта тема
исследуется как в рамках символического интеракционизма, функционализма, постструктурализма, так и в рамках методологии неомарксизма. Европейская традиция (речь идет прежде всего о французских
политологах) наиболее тесно связана с постструктурализмом (П. Бурдье), американская политологическая школа наиболее плодотворно
работает в направлении функционализма. Российские политологи
(например, В. Рукавишников) в большей степени тяготеют к американской традиции, некоторые обращаются к символическому интеракционизму, и лишь немногие (Н. Шматко, Ю. Качанов) — к европейской традиции постструктурализма.
В рамках символического интеракционизма идентичность
предполагает «отнесение к себе действий, прав, обязательств, готовность стяжать функции, ответственность, осуществлять выбор» (Политическая антропология, 63). В становлении личности человека предполагается существование нескольких уровней, связанных с процессом
идентификации. На первой ступени происходит идентификация Я с
предметной средой (Я есть …). Вторая ступень предполагает самообозначение Я посредством противопоставления себя и себе подобных
иным (другим, чужим, врагам и т.д.). Третий этап предполагает «выстраивание» образа мира в соответствии с «персональной перспективой», с потребностью «быть представленным» в этом мире и утвердиться в нем. На четвертой ступени человек оказывается способным
103
соотнести эту «созданную реальность» с личным практическим опытом
и внести в нее (т.е. в собственные представления) изменения. Политическая идентификация предполагает развертывание тех же четырех
стадий.
Классик символического интеракционизма Дж. Мид утверждал, что в идентичности проясняется точка зрения и позиция другого
человека по отношению к нам, поскольку мы применяем чужие точки
зрения и позиции по отношению к самим себе (окольный путь «через
других» позволяет стать для себя самого объектом). Идентичность и
интеракция постоянно переходят друг в друга. Идентификация включает в себя подражание важным представителям общества (референтной группе), при осуществлении которого происходит «присвоение»
индивидом одновременно множества социальных ролей. Организованное сообщество, или социальная группа, предоставляет личности целостную идентичность «обобщенного другого». Конечная ступень
идентификации достигнута, когда индивид может войти в политическую жизнь общества и не только рефлексировать по поводу своей
реакции на конкретные события или политические институты, но и
учитывать при этом нужды, потребности, требования социальной
группы, законов, организации, государства и даже всего мирового сообщества.
Зрелая личность включает в себя рефлексивное Я (общественный аспект идентичности) и импульсивное Я (уникальное в личности),
находящиеся в гармоничном равновесии друг с другом. Предпосылкой
формирования идентичности, по Миду, является несоответствие индивида требованиям общества (Абельс, 25—28).
П. Бергер и Т. Лукман в рамках теории социального конструирования поставили вопрос о необходимости обсуждения проблемы
идентичности человека только в контексте описания конкретного общества. Формирование идентичности рассматривается этими авторами
как элемент общей социализации (политической идентификации — в
процессе вторичной социализации) человека, происходящей в течение
всей его жизни. Идентичность невозможно поддерживать без участия
других людей. Люди интерпретируют собственную субъективную реальность так, чтобы не разрушить стабильность и естественность повседневной жизни.
Идентичность личности в современном обществе открыта для
любого внешнего воздействия. А потому может быть поставлен вопрос
об устойчивости идентичности и даже о возможности ее возникнове104
ния вообще. В современных условиях возникает ситуация «отказа от
идентичности» для сохранения целостности личности. И. Гофман обратил внимание исследователей на тот факт, что при обретении идентичности (или «угрозе» идентичности) человек вынужден решать
сложнейший вопрос о том, как можно балансировать между двумя иллюзиями — между нормальностью (обычностью) и уникальностью
собственной личности. Люди стремятся не привлекать к себе слишком
сильное внимание, но в то же время боятся затеряться среди публики и
принимают усилия для создания дистанции, отделяющей их от массы.
Никто не желает быть совершенно незаметным и в то же время полностью отличаться от других. Для Гофмана проблема идентичности —
проблема самобытности личности и возможности ее существования.
Важным положением символического интеракционизма является представление авторов этого направления о множественной идентичности
личности.
Постструктурализм предполагает идентификацию посредством соотнесения себя с людьми со сходными габитусами и жизненной траекторией, так называемое конструирование классов. Политическая идентичность — частный случай социальной идентичности, она
рациональна и рефлексивна по своей природе. Эта характеристика является символическим средством объединения с одними и дистанцирования от других агентов поля политики, важнейшим средством мобилизации индивидов для политической деятельности. Интериоризированные образы «значимых других» представляют собой персонифицированные политические позиции агентов поля политики (Качанов,
113).
Отождествление себя с определенной политической позицией
во многом определяется индивидуальной социальной траекторией,
биографическим опытом, усвоенными схемами восприятия и оценки
политических ситуаций и условий политической практики, стереотипами поступков в определенных ситуациях. Иногда при этом индивид
частично, неосознанно, а порой и чисто внешне использует определенный тип политической идентичности.
В рамках постструктурализма ставится вопрос и о соотношении ситуационной и базисной политической идентичности. Ситуационная политическая идентичность непосредственно связана с актуальной политической практикой, для ее изменения достаточно профессионально навязанных извне с помощью манипулятивных методов «правильных» схем анализа ситуации и «правильного» же политического
105
решения. Надситуационная политическая идентичность связана со
всем политическим опытом человека. Она фиксирует «значимость» для
индивида определенных политических отношений.
Ситуационные политические идентичности являются исходным материалом для выстраивания надличностной политической идентификации человека, они должны быть осмыслены и приняты им, распространены на все похожие ситуации. Формирование надситуационной политической идентичности в процессе политической социализации предполагает «вписывание» политических ролей в габитус агента
поля политики. Формирование базисной политической идентичности
происходит посредством разрешения кризисных состояний сознания
личности. Надситуационная политическая идентичность диктует личности нормы и правила политического действия, схемы восприятия,
мышления, оценки, способы политической коммуникации, постановки
и разрешения проблем.
По версии постструктуралистов, формирование надситуационной идентичности проходит четыре этапа: а) возникновение эмпатии
к персонифицированной позиции в поле политики, б) становление ситуационной политической идентичности на основе эмпатии, в) осознание ситуационной политической идентичности и формирование надситуационной идентичности, г) принятие личностью осознанной устойчивой идентичности в качестве личностной политической идентичности (Качанов, 117).
В условиях трансформации общества формирование на основе
ситуационной идентичности базисной идентичности имеет кризисный
характер. Во-первых, человек, осознав свою ситуационную идентичность, может сознательно от нее отказаться, не принять ее. Во-вторых,
человек может отрицательно относиться к своей социальной и политической позиции в обществе, формально с ней идентифицируясь. Втретьих, осознанная ситуационная идентичность может соответствовать одним и вступать в противоречия с другими ценностями, принятыми данным человеком. Таким образом, принятие личностью своей
идентичности оказывается неполным. В-четвертых, в результате сложного взаимодействия политических агентов поля политики индивиду
могут быть навязаны такие позиции, которые оказываются абсолютно
незначимыми в понимании им своей личности. Наконец, политическая
ситуация может сделать доминирующими менее значимые аспекты
политической идентичности. Становление, функционирование и развитие базисной политической идентичности реализуется посредством
106
постоянного разрешения кризисных состояний в самооценке политической позиции личности.
В рамках марксистской и неомарксистской методологии ключом к пониманию политической идентификации является понятие
классового сознания. Соотнесение экономического положения своего
класса с его объективными потребностями лежит в основе выбора политической партии и политического (в том числе и электорального)
поведения. Механизм формирования классового сознания включает в
себя формирование объективного экономического интереса класса на
основе потребностей, затем происходит его осознание; постановка целей, в том числе и политических, реализуется в практической борьбе за
осуществление этих идей. Классы могут действовать вопреки своим
собственным интересам, в процессе осознания подлинных интересов
класса политическим партиям отводится роль «рулевого». Идеология
считается высшей формой теоретического выражения коренных интересов определенного класса, наиболее развитой формой классового
самосознания.
Развитие классового сознания включает в себя три уровня. На
первом (типологическом) уровне представители социальной группы
фиксируют свою «похожесть», идентифицируя себя по внешним признакам. При этом осознание единства и общности интересов отсутствует. На втором уровне (идентификационном) появляется групповое
самосознание общности условий жизни и деятельности, потребностей
и интересов в первичной социальной общности (в круге реальных социальных контактов). На третьем уровне (уровень солидарности) происходит осознание единства интересов и ценностей большой общности
и своей принадлежности к ней.
На характер классового самосознания влияют такие факторы,
как интенсивность внутригрупповых и межличностных коммуникаций
индивида, уровень социальной мобильности группы, к которой объективно принадлежит данный человек, и количество социальных групп, к
которым он себя считает принадлежащим.
Но осознание людьми своих личных и общих интересов не организует класс автоматически в самостоятельную политическую силу.
Только осознание коренных общих интересов превращает «класс в
себе» в «класс для себя». Согласно марксистской методологии, классовое сознание обязательно находит свое выражение в политических
учениях и программах. При этом признается, что в различных социальных общностях и группах (национальных, профессиональных, ре107
лигиозных и т.д.) возникают особые интересы, которые могут находиться в противоречии с объективными интересами данного класса. Со
временем происходит трансформация политических взглядов, поскольку классовое сознание отражает процесс смены состояний общества. В современном марксизме признается также и то, что содержание
сознания определяется бытием только в конечном счете, а не непосредственно. Допускается обратное воздействие общественного (классового, политического и др.) сознания на общественное бытие.
В рамках функционализма политическая идентификация рассматривается в контексте теории политической культуры. Политическая идентификация понимается в политологии как отождествление
индивида с «обобщенным иным», проявляющаяся в поведении символическая принадлежность к определенной группе. Политологи считают, что политическая идентификация рациональна по своей природе.
Она выступает средством объединения и дистанцирования по отношению к другим людям, политическим организациям, институтам власти,
позволяет ориентироваться в реальных и воображаемых структурах
общества. Человек конструирует политическую реальность и свое место в ней по схеме «свои – в чем-то близкие – чужие – враждебные».
В эмпирических исследованиях используют определение политической идентичности как «приятия или отвержения личностью
определенных форм политической жизни» (Политический маркетинг,
56). Исследователи для анализа политической идентификации используют трехуровневую схему, включающую в себя идеологический, партийный и персонифицированный уровни. Большинство западных политологов рассматривают политическую (прежде всего партийную) идентичность как один из наиболее надежных показателей, позволяющих
определить предпочтения электората в стабильных демократических
странах. В этом направлении в течение нескольких десятилетий работают такие известные исследователи, как Эриксон, Кэмпбелл, Белкнап,
Франклин, Ройнс, Дэлтон, Фиорина, Шивели. Изучение политической
идентичности жителей европейских стран проходит в рамках программ
Евробарометра и Европейской группы по исследованию ценностей.
Среди эмпирических индикаторов, активно используемых для
изучения политической идентификации граждан в Европе и США,
наиболее востребованными являются следующие:
 тестирование по методу неоконченных предложений («Кто я?
Какой я?», «Люди в нашей стране делятся на… и…»);
108
 оценка совпадения интересов («Какая из политических партий
или организаций, представленных ниже, в наибольшей степени выражает интересы таких людей, как Вы?»);
 самооценка по шкале «правые–левые» («Оцените свое местоположение по шкале «левые–правые»);
 близость политической позиции («Можете ли Вы сказать о себе, что Вы (Ваша политическая позиция) близки к какой-либо партии?
Если да, то ощущаете ли Вы себя очень близким, достаточно близким
или просто симпатизирующим этой партии?»);
 готовность отдать свой голос за партию (при проведении
опросов, достаточно далеко отстоящих от выборов).
Отметим, что прямое заимствование концепций и методик
изучения политической идентичности, разработанных зарубежными
авторами, вызывает большие сложности при адаптации к российским
условиям. Очевидно, что в условиях нестабильной партийной системы
и высокого уровня негативной политической идентификации вопросы
о том, какая партия (или политики) в наибольшей степени выражают
интересы респондента, имеют весьма незначительную эвристическую
ценность для прогнозирования электорального поведения россиян
(особенно на фоне думских 1999 г. и президентских 2000 г. выборов).
По результатам опросов общественного мнения исследователями постоянно фиксируется несоответствие идеологического, партийного и персонифицированного уровней политической идентификации россиян. Эта ситуация имеет вполне объективное основание. В
России в 1991 г. были зарегистрированы 14 партий, в конце 90-х годов
их было уже более сотни. На выборах различного уровня участие принимают около 30 из них. Вполне естественно, что при таком обилии
политических объединений идеологическое различие между ними минимально. Кроме того, многие из партий по сути своей являются партиями-однодневками, создаваемыми специально «под выборы», «под
политика».
Политическая идентификации наших сограждан характеризуется некоторыми особенностями. Она осуществляется посредством
идентификации в большей степени не с движением, партией или идеологией, а с персоной, лидером, и в формах, отличных от официальных
(общепринятых) форм политической активности. Наблюдается тяготение людей к крайним позициям политического спектра. Значительным
остается количество граждан, не способных однозначно определить
свои политические предпочтения. Сохраняется неустойчивость поли109
тических идентификаций граждан. Значительное количество людей,
ощущающих свою социальную ущемленность, идентифицируют себя с
помощью негативной модели, когда при формировании политической
идентичности происходит «застревание» на ее второй стадии.
Негативная идентификационная модель может проявляться
как в отказе от выбора политической партии, которая выражает интересы данного индивида или его статусной группы, так и в крайне
агрессивном отношении к представителям любых политических движений или движений, воспринимаемых в качестве «чужих». Негативная идентификация в кризисном обществе выполняет мировоззренческую и компенсаторную функции, она наиболее характерна для низкостатусных групп. Люди с подобным типом идентификации едины в
своем отрицании символики какой-либо партии или идеологии. Система декларируемых политических идей при этом обладает претензией
на создание универсальной картины мира и провозглашается вечной,
единственно правильной.
Отношение к представителям другой политической ориентации как к врагам включает в себя психологическое неприятие, отторжение, предполагает агрессивность поведения, направленного на
устранение противника. Оно проявляется в разговорном языке, в системе образов, стереотипов, идеологических шаблонов и штампов, которыми оперирует массовое сознание. Негативная идентификационная
модель характеризуется использованием конфронтационной лексики
(идейный враг, оплот коммунизма, «чикагские мальчики» и т.д.) и построением высказываний методом «от противного» («Такие люди, как
Н., не могут…», «Я никогда не буду…»).
Негативная идентификация может искусственно формироваться политическими движениями и объединениями. При этом соблюдаются следующие общие принципы. При внешне радикальном отрицании существующих устоев политической жизни оппозиционные политические движения оперируют только устоявшимися («общеупотребимыми») идеями, облаченными в привычную для обывателя форму.
Общая схема возникновения (формирования) концепции и образа врага базируется на основе социальной мифологии и включает в
себя следующие элементы:
а) сокрытие или ограничение информационного потока (принцип тайны) о других политических объединениях или персонах, создающее деформированный в желательном направлении их образ;
110
б) изображение представителей иных политических ориентаций лишенными человеческого начала;
в) утверждение, что представители иных политических ориентаций не имеют обычного человеческого лица;
г) поскольку «чужим» нельзя доверять, то представители «своей» статусной группы вынуждены поступать беспощадно, не задумываясь о соответствии своих действий общечеловеческой морали;
д) враги анонимны, они не имеют права на собственное имя и
обозначаются кличкой, прозвищем, псевдонимом, могут именоваться
обезличенным указательным «они», «те», именной («баркашовцы»,
«жириновцы») или абстрактной этнической конструкцией;
е) приписывание безнравственного поведения, привычек, отсутствия культуры и стремления ее уничтожить;
ж) осуждение, клеймение (обычно как агентов иностранных
спецслужб, живущих на чужие деньги);
з) объявление психически ненормальными представителей
определенной политической ориентации;
и) использование принципа «недостаточности» с указанием:
«В то время как мы (наши дети)… они …».
Анализ результатов телефонного опроса, проведенного Центром эмпирических политических исследований СПбГУ в марте —
апреле 1999 г., позволяет составить некоторое представление об идеологической идентификации населения Санкт-Петербурга (всего опрошено 1129 человек на основе случайной выборки). Ответы респондентов на вопрос: «К какой группе политических взглядов Ваши убеждения ближе всего?» распределились следующим образом (% от числа
всех опрошенных): социал-демократические взгляды — 24%, либеральные — 19%, коммунистические — 12%, националистические —
4%, монархические — 2%, анархические — 2%. Затрудняются с определением своей идеологической идентичности 32%. Можно предположить, что политическое поведение этих людей подчиняется исключительно прагматическим соображениям и не связано с идейными мотивами. Вместе с тем, большинство опрошенных петербуржцев смогло
самостоятельно определиться в системе идейного размежевания современного российского общества. Основой их самоидентификации с
определенными идейными течениями, скорее всего, являются ценностные ориентации (см.: Осенний кризис, 61).
Для людей с коммунистической идентичностью значимо жесткое регулирование частного сектора, патерналистское отношение к
111
государству, приоритет интересов общности над интересами индивида.
Для либералов значимы личные возможности в экономике, политические свободы и права человека, индивидуальная свобода. Сторонники
социал-демократической идеологии ориентируются на социальную
справедливость и социальные гарантии. Позиции остальных россиян
представляет собой «выборочный набор» ценностей коммунистических
или либеральных представлений.
Партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга изучались в ходе опроса на выходе с избирательных участков, проведенного
ЦЭПИ СПбГУ 19 декабря 1999 г. Всего было опрошено 1 153 человек
на 23 участках, отобранных случайным способом во всех одномандатных округах города. Ответы на вопрос о том, за какую партию или
блок проголосовали избиратели, распределились следующим образом:
СПС — 19,9%, «Единство» — 15,6%, «ОВР» — 13,8%, «Яблоко» —
13,8%, КПРФ — 13,4%, НДР — 3%, КРО и блок Ю. Болдырева —
3,48%.
Анализ идейной ориентации этих партий и движений показывает, что партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга не
вполне соответствуют его идеологической идентификации. Электоральная статистика свидетельствует о том, что голоса петербургских
избирателей распределяются (в отличие от России в целом) в относительно одинаковых пропорциях между основными участниками выборов. Итоги голосования по партийным спискам в Санкт-Петербурге и
России соответственно в 1995 г. и 1999 г. см. на табл. 1 и 2.
Таблица 1. Итоги голосования по спискам избирательных объединений
в 1995 г. (в %).
КПРФ
НДР
«Яблоко»
ДВР
Россия
22,3
10,13
6,98
3,86
Санкт-Петербург
13,21
12,78
16,03
12,37
Таблица 2. Итоги голосования по спискам избирательных объединений
в 1999 г. (в %)
КПРФ «Единство» ОВР
СПС
«Яблоко»
Россия
24,29
23,32
13,33
8,52
5,93
Санкт-Петербург 14,16
17,69
15,75
17,4
11,18
112
Эти данные говорят о том, что избиратели Санкт-Петербурга
демонстрируют относительную устойчивость своих политических
предпочтений, несмотря на изменчивость партийной системы страны.
Анализ результатов вышеупомянутого и других опросов, проведенных ЦЭПИ СПбГУ, показывает, что одним из основных факторов, определяющих политическую идентификацию жителей СанктПетербурга, является возраст. Так, среди сторонников КПРФ преобладают люди в возрасте старше 55 лет, а среди сторонников СПС и «Яблока» — люди в возрасте от 18 до 54 лет. Аналогичным образом на
идентификацию влияет образование: на КПРФ ориентируются в основном люди с неполным средним и средним образованием, а на СПС
и «Яблоко» — люди с высшим и незаконченным высшим. Люди с относительно низкими доходами преобладают среди сторонников КПРФ,
а люди с относительно высокими доходами — среди сторонников СПС
и движения «Яблоко».
Особенно явно взаимосвязь возраста и политической идентификации обнаруживается при анализе социальных групп, идентифицирующих себя с партиями не центристскими, а располагающимися в
левой или правой области идеологического спектра. Например, люди в
возрасте 29–44 лет в основном идентифицируют себя с демократическими партиями или объединениями, провозглашающими националгосударственнические лозунги.
Мужчины в меньшей степени, чем женщины, склонны колебаться при партийной идентификации. Пропорция «партийно неопределившихся» мужчин и женщин составляет 1:2. Наибольшие проблемы
с партийной идентификацией испытывают люди с неполным средним
образованием. Чем выше образование, тем менее петербуржцы затрудняются в определении своей партийной идентификации.
Изучение негативной политической идентификации избирателей Санкт-Петербурга показывает, что КПРФ занимает второе место
рейтинга поддержки, но также стоит на первом месте среди партий,
которым избиратели не отдадут свой голос ни при каких обстоятельствах (27,8% петербуржцев ответили, что никогда не поддержат кандидатов от КПРФ). Второе место по показателю негативной партийной
идентификации занимает ЛДПР. Никогда не намерены поддерживать
ее представителей на выборах любого уровня около 20% респондентов.
По отношению к другим политическим объединениям жесткого неприятия не выявлено. Например, в последние полтора года СанктПетербург перестает быть «яблочным» городом. Тем не менее, нега113
тивные установки по отношению к «Яблоку» имеют только 2,1% петербуржцев.
Политические идентификационные модели в сознании студентов Санкт-Петербурга представлены очень слабо. Менее 10% из них
свободно определяют свои собственные политические убеждения. С
одной стороны, это объясняется тем, что в возрасте 18—23 лет наиболее значимой в жизненной стратегии является межличностная коммуникация. С другой стороны, поскольку в обществе в последнее десятилетие отсутствовала жесткая пропаганда необходимости выбора идеологии, подобная идейная индифферентность не вызывает удивления.
Большинство студентов имеют весьма смутные представления о том,
что входит «в идеологический набор» вместе с лозунгами свободы,
порядка, величия родной страны и т.д. Люди в возрасте от 18 до 25 лет
в массе своей либо не имеют партийных предпочтений, либо ориентируются на движения с националистической окраской. Они составляют
незначительную часть активного электората и в выборах участвуют
редко.
Весьма четко обозначена идеологическая идентификация
мужчин в возрасте старше 50 лет со средним специальным образованием. Эта категория людей ориентируется на коммунистическую идеологию. Данная социальная группа городского населения демонстрирует нам редкий пример соответствия идеологического, партийного и
персонифицированного уровней политической идентификации. Они
поддерживают коммунистическую идеологию («с человеческим лицом»), КПРФ и регулярно голосуют за Г.А. Зюганова. Данная категория в Санкт-Петербурге составляет чуть менее 10% от числа активного
электората.
Весьма своеобразной политической идентификацией обладают
«государственные люди», чиновники. По сути своей они являются
очень осторожными прагматиками, не склонными ретранслировать
собственные политические убеждения. Тем не менее, именно эта профессиональная группа вместе с представителями «силовых структур»
склонна ориентироваться на «партию власти». Идеологическая идентификация у них фактически не прослеживается, но в рассуждениях о
будущем России четко воспроизводятся лозунги поддержки сильного
государства, порядка в стране и т.д. По типу политической идентификации к этой категории примыкают еще две колоритные социальные
группы: наемные работницы в сфере услуг (торговля) среднего возрас114
та и женщины в возрасте от 50 до 60 лет со средним специальным и
высшим образованием.
Демократическая идеологическая идентификация в большей
степени характерна для людей среднего возраста с высшим образованием (преимущественно женщин), работающих как в государственном,
так и в частном секторе. Проблема заключается в том, что при четком
однозначном обозначении своих политических взглядов эти люди поддерживают различные партии, либо утверждают, что ни одна из существующих партий правого спектра не является выразителем их политических взглядов. Как следствие, эта социальная группа на выборах не
голосует за политические партии демократической ориентации, либо
отказывается от участия в выборах.
Представители частного бизнеса и наемные работники (мужчины) склонны идентифицировать себя в рамках негативной модели.
Они даже фразы конструируют таким образом: «Я — не…», «Буду голосовать только не за …». Рабочие голосуют по протестной модели
(против всех или за одиозные фигуры). Чьи-либо преимущества (любые: материальные, статусные, образовательные и т.д.) воспринимаются ими как лишения, как чье-либо благо, украденное у них, достигнутое за счет их собственных потерь. Им близок лозунг «разрушение всего нового» и «возврат к порядку».
Известно, что избиратель готов голосовать в первую очередь
за яркую личность. При этом граждане оценивают не реальные черты
характера политика, а некое идеальное представление о нем или свое
отношении к лидеру. Например, люди могут голосовать за политика,
если он кажется им компетентным, надежным, вызывающим доверие
(«люди ему доверяют», «мне кажется, что он надежный человек во
всем»). По мнению избирателей Санкт-Петербурга, наиболее значимыми являются нравственные характеристики политического лидера
(порядочность, честность), а также такие личностные характеристики,
как целеустремленность, добросовестность. Третью позицию занимают
управленческие качества (наличие опыта работы, профессионализм).
На четвертом месте стоит социальный статус кандидата. Как правило,
здесь «работают» механизмы социальной идентификации (земляк, закончил такой же вуз, имеет такую же специальность). Люди хотят видеть избранным «своего». Важным для избирателей является также
отношение политика к населению («чтобы делал все для народа», «защитник народа»). Последнее по значимости место занимает политическая идентификация. Лишь пятая часть опрошенных нами избирателей
115
придавала большое значение этой характеристике кандидатов при голосовании за них на выборах в Государственную думу в декабре 1999г.
Результаты телефонного опроса избирателей СанктПетербурга в ноябре 1998 г. (1117 респондентов) показали, что осознавали влияние партийной принадлежности политика на свою готовность голосовать за него как очень сильное только 19,7% петербуржцев. Затруднялись дать определенный ответ 15,8% респондентов.
34,8% и 10,6% опрошенных были убеждены в том, что на их выбор
партийная принадлежность политика соответственно «не повлияет совсем» или «скорее не повлияет». Еще 19,1% утверждали, что партийная
принадлежность политика повлияет на их голосование отчасти. При
этом было не важно совпадение партийной идентификации политика и
избирателя. «Отчасти» могли повлиять лишь противоположные партийные пристрастия избирателя и избираемого.
В целом можно выделить пять моделей идентификации избирателей с политическим лидером: 1) готовность голосовать за него
как за личность, 2) ощущение избирателями близости своей политической позиции с взглядами лидера, 3) ориентация на его статус, 4) вера
в эффективность его действий, 5) неприятие конкурентов политика
(негативная идентификация, голосование по принципу «меньшего
зла»). Возможно сочетание данных мотивов, имеющее неустойчивый
динамический характер.
Считается, что для многих избирателей само участие в выборах и голосование за кандидата могут быть автоматическим следствием стабильной установки на избранную партию, а вовсе не результатом
осознанного принятия решений. В российских условиях нестабильной
партийной системы, когда многие политические объединения создаются «под выборы», голосовать, руководствуясь партийной идентификацией политического лидера, могут не более 15 – 18% электората.
Изучение политической идентификации в условиях трансформации общества позволяет оценить косвенным образом не только шансы политической партии или политического лидера на выборах, но и
степень стабильности власти в целом. Хотя участие населения в голосовании часто имеет ярко выраженные признаки формального ритуала,
но одновременно легитимирует политическую систему, декларируя
демократический характер власти.
116
Литература
Политическая антропология /Под ред. В.В.Ильина. М., 1995.
Абельс Х. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999.
Качанов Ю. Опыты о поле политики. М., Институт экспериментальной социологии. 1994.
Политический маркетинг. 1999. №1.
Осенний кризис 1998 года: российское общество до и после. М., 1998.
Д.А.Авдиенко
ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСПОЗИЦИЙ:
МЕТОДЫ И РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Политические трансформации в России достигли определенного этапа, когда уже можно говорить о некоторой стабилизации. Выражается это прежде всего в общем отношении граждан к политикам и
политике. При всем негативном отношении к институтам власти и политическим лидерам общество в последнее время недвусмысленно
продемонстрировало стремление к определенности и стабильности.
Президентские выборы 2000 г. отчетливо показали, что люди устали от
постоянных кризисов, непредсказуемости и непонимания происходящего. Поддержка партии власти (точнее, всего лишь проекта партии
власти), президентский плебисцит (он показателен сам по себе, независимо от персональных особенностей победившего кандидата) являются
симптомами, которые указывают на более глубокие политические явления.
В данном докладе не преследуется цель зафиксировать некоторые закономерности современного политического процесса. Это
затруднительно по нескольким причинам. С одной стороны, прошло
слишком немного времени, чтобы делать «окончательный анализ». С
другой стороны, диагностические (в широком научном смысле) средства, которые были заимствованы из западной науки, оказались малопригодными для наших реалий. К тому же нельзя забывать, что сама
117
западная политическая наука пребывает сегодня в состоянии неопределенности – выяснилось, что грандиозные научные проекты исследо-
вания политического сознания и поведения начала 50-х годов оказались не столь продуктивными.
Понимание политического процесса немыслимо без собственно «понимания» (здесь очевидна апелляция к традиции понимающей
социологии). Данный подход предполагает рассмотрение политической реальности в виде объективных событий и институтов, а также в
виде субъективных политических отношений и представлений социальных агентов. Важно отметить, что причинно-следственные соотношения, которые вскрывает исследователь при таком определении, могут выражать некий методологический континуум между объективизмом и субъективизмом. В данном докладе сделан акцент на субъективном отношении людей к политической реальности. Одним из элементов такого отношения являются политические диспозиции, изучение
которых позволяет обнаружить и понять лежащие в основании политической практики смыслы, обозначить некоторые контуры возможных
эффектов политической траектории общества.
Политические диспозиции выражаются в закрепленных в социальном опыте предрасположенностях людей воспринимать, оценивать и осмысливать политические события и объекты, а также в способности осуществлять релевантную политическую практику.
Политические диспозиции формируются в результате аккумуляции жизненного опыта. Политическая практика непосредственно
производит пространство диспозиций, в то же время происходит и обратное воздействие. По этой причине политической практике агентов
свойственна повторяемость и узнаваемость.
В основе политических диспозиций лежат схемы восприятия и
оценивания политических объектов. Можно рассматривать эти объекты как результат производства поля политики. Всевозможные программы, заявления, требования, провозглашения обеспечивают процесс координации в поле политики различных сил. Именно эти средства позволяют привлекать электорат и сегментировать политический
рынок. Однако важной отличительной чертой политического производства является постоянное опережение предложения. Действительно,
для того чтобы произвести политическое событие, нет нужды режис118
сировать его в соответствии с определенными ожиданиями потребителей политической продукции. Эффективный политик предлагает цели
и средства, которые могут опережать спрос на них (формирование общественного мнения – это и есть метафора избытка политического
предложения над спросом).
Тем не менее, вольно или невольно правила политической игры принуждают агентов согласовывать свои действия с внутренней
логикой поля. Поясним это на примере символического размежевания.
Политический лидер в целях демонстрации своей принципиальности и
в то же время в целях собственной прозрачности постоянно заявляет о
своем отношении к тем или иным событиям, другим политикам и т.д.
Весь возможный набор суждений по различным вопросам, разумеется,
должен быть логически непротиворечивым. Критерии непротиворечивости задаются участниками политической игры, а затем навязываются
остальной части населения. Могут возникать, однако, и нежелательные
для политика диссонансы. Например, в том случае, когда некий политик, ассоциирующийся в сознании респондента с определенной политической позицией, начинает вдруг критиковать основные постулаты
именно этой политической позиции. Тогда этот политик рискует приобрести в лучшем случае репутацию непоследовательного, а в худшем
случае –- несерьезного человека.
Политические суждения являются важным символическим
средством политической кодификации и, следовательно, политической
и даже социальной дифференциации. Политическая практика агентов
воплощает интериоризированные схемы восприятия и мышления, которые позволяют агентам классифицировать, ранжировать политические объекты. Данные схемы релевантны политической практике и
вследствие этого обладают высокой объяснительной способностью.
Следует учитывать, что политическое мышление в значительной
степени нерефлексивно. Его можно определить как стереотипное воспроизводство усвоенных и присвоенных значений политических объектов. Как правило, набор факторов, лежащих в основе классификационных схем, невелик и построен на простых категориях-оппозициях
(правые ─ левые, консерваторы – реформисты, умеренные – радикалы
и т.п.). Иначе говоря, классификации конституируются не эксплицитными принципами, а практическими схемами – свернутыми алгоритмами каждодневной политической практики. Методы психосемантики
позволяют раскрыть свернутые имплицитные классификационные
схемы агентов.
119
Среди концептуальных источников психосемантических методов
следует выделить теорию личностных смыслов известного психолога
А.Н.Леонтьева. Он полагал, что знание можно определить как социально-нормированное и унифицированное значение объекта. В свою
очередь, конвенциональное значение может принимать собственное
индивидуальное
значение для субъекта, или, в терминах
А.Н.Леонтьева, личностный смысл, который «создает пристрастность
человеческого сознания» (Леонтьев, 153). Леонтьев противопоставлял
значение как обобщенную форму действительности и личностный
смысл. Значение фиксируется в языке, оно надиндивидуально, объективно и непсихологично. Смысл индивидуален, субъективен и по природе психологичен. В принципе, субъект может вербализовать специфику своих переживаний. Однако личностный смысл, как правило, не
имеет адекватного выражения в языке. Человек подбирает лишь значение, т.е. то, что осознается, что включено в культурные языковые схемы. Поэтому можно предположить, что прежде чем социальные объекты актуализируются в сознании субъекта, они должны быть усвоены и
присвоены им, приобрести свое место (коннотат) в пространстве личностных смыслов.
Психосемантическая методика также базируется на имплицитной
теории личности, исходя из которой субъект в процессе категоризации,
как правило, не осознает структуры, через призму которых воспринимает реальность. Психосемантика зародилась на стыке психологии и
семантики: общей была идея различения значения и смысла. Один из
исходных постулатов семантики заключался в том, что значения имеют
субъективный смысл. Субъективное представление значений является
областью психосемантики.
Субъективное семантическое пространство – это совокупность
определенным образом организованных признаков, описывающих и
дифференцирующих объекты (значения) некоторой содержательной
области (Петренко). Процедура формирования семантического пространства включает в себя три этапа. Первый этап заключается в выделении семантических связей анализируемых объектов, т.е. установлении смыслового тождества между ними. К основным способам экспериментального выделения этих связей относятся: ассоциативный
эксперимент, семантический дифференциал, методика сортировки. На
втором этапе осуществляется математическая обработка полученных
данных в виде исходной матрицы сходства с целью выделения универсумов, т.е. латентных факторов, лежащих в ее основе. Для этого ис120
пользуются методы многомерной обработки статистической информации: факторный, кластерный анализ, многомерное шкалирование. И,
наконец, на третьем этапе происходит интерпретация полученных
факторов, кластеров. Следует признать, что и в этом случае нельзя
полностью избежать субъективности. При интерпретации типов политических диспозиций сочетания объектов можно трактовать поразному, однако сам факт попадания в один универсум можно признать объективным, независящим от воли исследователя.
В нашем исследовании вышеописанная психосемантическая
модель была дополнена некоторыми моментами, позволяющими
учесть специфику области политического сознания.
На первой стадии исследования было отобрано около 300 объектов, достаточно полно характеризующих современную российскую
политику. Такими объектами были фотографии с изображением эпизодов современной политической жизни (около 170), а также набор
лозунгов из всевозможных политических программ и заявлений, включающий в себя стереотипные семантические единицы политического
лексикона (например, такие как «команда молодых реформаторов»»,
«региональные элиты» и др.). На основе обобщения результатов просмотра карточек с указанными объектами группой «наивных» экспертов (две группы по 20 человек, подобранных по принципу социальной
однородности) мы отобрали 79 карточек, которые отвечали двум критериям: смысловой ясности и соответствия политическому спектру.
После этого они были предложены для классификации по произвольному признаку представителям четырех социальных групп. Отбор в эти
группы производился целенаправленно для максимальной репрезентации характеристик реальных социальных групп (профессия, культурный капитал, социальная траектория и т.д.). В исследовании участвовали четыре группы по 25-30 человек (преподаватели вузов, учителя
школ, банковские служащие, врачи). Так как в нашу задачу не входило
воспроизводство полной картины общественно-политического сознания России, мы ограничились целевой выборкой, позволившей сконцентрировать исследовательские усилия на описании и интерпретации
структуры политических диспозиций, которую удалось зафиксировать
для указанных групп.
В результате группировки была получена таблица близости
признаков (в данном случае мерой связи служила мера сходства пары
объектов, пропорциональная количеству их объединений), куда благодаря самоидентификации вошли и респонденты. Анализ таблицы мно121
гомерными методами позволил воспроизвести «картину» политических диспозиций социальных групп. Полученные кластеры были проинтерпретированы как типы политического сознания и подвергнуты
сравнению с выделенными ранее другими авторами (Качанов, Сатаров) конструктами политических диспозиций. Логика анализа основывается на следующих содержательных принципах.
В семантическом пространстве политические объекты описываются множеством разнообразных характеристик (координат). При
восприятии респондентами одни учитываются, другие нет. Совокупность этих характеристик является важным свойством политического
сознания. Взаимное расположение политических признаков (лозунгов
и визуальных образов) в семантическом пространстве, которое задается этими данными, реконструирует семантический состав интериоризованных значений политических объектов как личностных смыслов.
Другими словами, реконструируя в процессе эксперимента субъективное семантическое пространство политических объектов, мы тем самым измеряем структуру политических диспозиций агентов.
Для построения по экспериментальным данным семантического пространства нужно определить, какие признаки следует взять, чтобы в евклидовом пространстве, построенном на этих признаках, соответствующие точки были распределены так же, как в сознании респондентов. Форма семантического пространства определяется взаимоотношением подмножеств объектов друг с другом. Ее можно задавать
разбиением множества объектов на подмножества спецификацией отдельных факторов. Рассмотрим некоторые основания, которые отбор
стимульного материала позволяют сделать релевантным задаче исследования.
Политические суждения должны быть реальным фактом политической коммуникации, т.е. они не должны придумываться авторами
исследования. Поэтому целесообразно извлекать лозунги из политических заявлений, программ, документов. Следует также учитывать символический вес конкретного суждения в данный период времени. Политическая жизнь в России столь динамична, что очень часто та или
иная проблема либо тема дискуссии через небольшой промежуток
времени становится неактуальной. Следовательно, подобные суждения
становятся непредставительными для политического спектра.
Подбор суждений связан с широким рядом ограничений. Надо
признать, что практически невозможно подобрать универсальный
набор суждений даже для небольшого временного отрезка. Пожалуй,
122
более устойчивые и, что немаловажно, сопоставимые результаты мы
получили бы при условии стабильности политических процессов, что
пока невыполнимо.
Политические суждения сами по себе перестали быть определяющим фактором структурирования политических диспозиций. Действительно, в период взлома ортодоксальных идеологических догм
политическое сознание становится открытым для рефлексивного усвоения новых ценностей, символов и слов. Выражаться это может в
большом интересе населения к различным политическим дискуссиям и
диспутам (достаточно вспомнить, к примеру, какой неподдельный интерес вызвал Первый съезд народных депутатов СССР). В этот период
происходят значительные изменения общественно-политического сознания, которые невозможно сопоставить ни с одним периодом новейшей российской истории. Далее, несмотря на все политические катаклизмы и потрясения политические диспозиции становятся более
устойчивыми и структурированными. Для нас важно отметить тот
факт, что в какой-то момент в политике приобретают все большую
значимость не столько сами политические суждения, сколько различные политические события и производящие их политики. Условно этот
процесс можно назвать символизацией и персонификацией поля политики в общественном сознании. Чем больше политик находится на виду, тем меньше он может сказать нового, а если он и говорит новое, то
у него остается немного шансов, чтобы его воспринимали иначе, чем
раньше. Таким образом, для производства политических событий остается немного способов вербального характера. И на первый план выходят символические акции, которые могут «сказать» для нас порой
больше, чем самые пространные политические заявления. К ним относятся различные политические ритуалы: встречи, саммиты, награждения, а также всевозможные демонстрации, митинги, акции протеста,
забастовки и т.д., которые в значительной степени могут характеризовать структуру политических диспозиций. Продуктивность использования в одном исследовании политических фотографий и политических суждений (см.: Приложение на с. 125-128) мы проиллюстрируем
на содержательных возможностях интерпретации полученного нами
субъективного семантического пространства политических объектов с
помощью операциональной модели структуры политических диспозиций (на рис.1 горизонтальная ось – «общество–власть», вертикальная
ось –«шкала либерализма» – отрицательное направление).
123
Рисунок 1
Самым значимым фактором в структуре политических диспозиций следует признать противопоставление образа действующей власти и общества. С одной стороны пространства оказались фотографии
с действующим на момент исследования президентом, а также с близкими к нему политиками. Другие политические объекты (как вербального, так и невербального характера) оказались на противоположном
поле. Между ними – абсолютный вакуум, который теоретически мог
быть содержательно наполнен символами центризма или гражданского общества, чего не произошло.
Между указанными противоположными полюсами оказались
оппозиционные в той или иной мере политики. Причем в эту группу
попали достаточно разномастные фигуры (Явлинский, Зюганов, Жириновский, Лебедь, Лужков). Символический смысл этого положения
заключается, вероятно, в том, что они в той или иной степени критикуют режим и от этого находятся ближе к обществу, чем президент. В
какой-то степени кластер оппозиционных политиков является неким
прототипом гражданского общества. Это парадоксальным образом
отражается на федеральных выборах: люди не всегда голосуют за тех,
кому доверяют и симпатизируют, а очень часто предпочитают голосо124
вать за власть (в данном случае власть исполнительную, которая для
российского менталитета всегда была более реальной и осязаемой).
Политические диспозиции в то же время воспроизводят смыслы, тождественные общепринятой в западных исследованиях политического сознания «шкале либерализма». С одной стороны в полученном пространстве представлены либеральные лозунги (о необходимости введения частной собственности на землю, о поддержке свободного предпринимательства и др.). С другой стороны расположились фотографии с изображением всевозможных акций протеста (забастовка
шахтеров, коммунистические митинги и др.). Эти противоположные
кластеры мы обозначили как «нормативный либерализм» и «протестный экстремизм».
Показательно, что в кластер либерального содержания не попал ни один визуальный образ, в том числе с изображением политиков.
Это можно проинтерпретировать следующим образом. Несмотря на то,
что либеральная риторика приобрела свойство легитимной политической «доксы», у которой есть приверженцы среди российских граждан
(в нашем исследовании – это банковские служащие), эта идеология
никак не ассоциируется с политиками и политическими символами и
не связана с реальной жизнью, что и отразилось в политическом сознании.
Весьма симптоматичным для современного восприятия политической реальности является обособление кластера, в который входит
значительное число признаков (показательными суждениями этого
кластера являются призывы перехода к более регулируемой экономике, социальной переориентации реформ и т. п.). В комплексе эти признаки характеризуют «государственнический», или «патерналистский»,
тип сознания.
Сходный тип сознания был зафиксирован в уже упоминавшемся исследовании Центра ИНДЕМ. В нынешних политических
условиях, когда реализация романтических либеральных проектов
привела к значительным негативным социальным последствиям, граждане находят опору в достаточно традиционной для российского менталитета ориентации на сильное государство, социальную поддержку и
гарантии. Потенциал этих установок значительно вырос в последние
годы и отчасти был реализован в ходе недавних выборов. Удастся ли
преодолеть одновременно присущий этому типу сознания скептицизм
(«хотели как лучше, получилось как всегда»), во многом решится в
ближайшее время.
125
Два следующих типа политических диспозиций тоже достаточно показательны для понимания политических процессов. Их можно представить как две стороны одной медали. Оба эти типа в той или
иной степени направлены против власти и ее персонифицированных
символов. Однако один из них носит вербальный характер и недвусмысленно направлен на критику действующей власти в виде лозунгов,
общую тональность которых можно определить как негативное отношение к президенту и к власти в целом (сюда вошли лозунги протестного содержания: «меня не устраивает политическая система»,
«необходимо ограничить власть президента» и т.п.); в то же время приверженцы этого типа сознания апеллируют к «сильной руке», которая
должна «принять жесткие меры по обузданию преступности». Другой
кластер включает в себя скрытый, или «символический», протест, выраженный в традиционных консервативных образах. Абсолютно непостижимым образом в этом типе сознания вместе оказались символы,
олицетворяющие собой как советскую систему (советская символика,
Ленин в мавзолее и т.д.), так и дореволюционного период (державный
двуглавый орел, останки царской семьи, монархическая символика).
Вероятно, в данном случае проявился такой элемент сознания, как традиционализм. Неважно, какая политическая традиция лежит в его основе, – принципиально то, что этот тип сознания обращен в прошлое,
значительно мифологизирован и консервативен.
Практически лишился своих легитимных прав в поле политики
такой тип политического сознания, как «демократизм». Речь идет о
достаточно эклектичном типе установок, который в начале 90-х годов
был широко представлен в различных слоях населения. Можно предположить, что сегодня он вытеснен более прагматичными диспозициями на периферию общественного сознания и свойственен политической позиции правозащитных деятелей.
В связи с этим становится показательным популярное в последнее время мнение о том, что в современной политике не существует демократического лидера, которого могли бы поддержать широкие
слои населения. Неслучайно на выборах в Госдуму 1999 г. правые избирательные блоки («Яблоко» и «Союз правых сил») для привлечения
симпатий электората использовали технологию «многоликости», – ни
один из правых политиков на сегодня не способен рассчитывать на
серьезную электоральную поддержку.
Важной тенденцией следует признать сужение символического поля либерально-демократических реформ. Взамен романтических
126
лозунгов начала 90-х годов поле политического производства практически не предложило новые адекватные времени идеи и цели. Социальные группы с демократическими установками фактически стали
переориентироваться на более консервативные ценности.
Если подводить общие итоги, которые немыслимы без обращения к реалиям сегодняшнего дня, то можно утверждать, что на президентских выборах 2000 г. были реализованы определенные тенденции политического сознания. Значительная часть общества разочаровалась в практическом воплощении либерально-демократического
проекта в России. Либеральные идеи укоренились в сознании лишь тех
социальных групп, которые успели освоить новые правила игры и
адаптировались к новым условиям. Противопоставленность власти и
общества, сложившаяся к концу 90-х годов, могла быть следствием
нефункциональности субъекта власти. Действительно, для российской
традиции свойственно негативно воспринимать персонифицированную
власть, если она бездейственна и бессильна. В настоящее время власть
получила очередной шанс воплотить в себе некий идеал, в основе которого – традиционные ценности российского менталитета, выражающиеся в идее сильного государства, патернализме, социальных гарантиях и общественном согласии.
Приложение
Список фотографий и суждений
1. Президент и его новое правительство.
2. Президент на фоне Кремля.
3. Танцующий президент во время выборов.
4. Ельцин и Черномырдин.
5. Ельцин и Лукашенко.
6. Ельцин и Лебедь. Назначение.
7. Немцов поздравляет Ельцина с Новым годом.
8. Ельцин вручает награду Илюмжинову.
9. Ельцин жмет руку Масхадову. Переговоры.
10. Ельцин и Клинтон.
11. В кабинете у президента. Ближайшее окружение.
12. Ельцин и Коль.
13. Боровой сжигает на митинге портрет Лукашенко.
14. Гайдар.
15. Березовский.
127
16. Примаков и Олбрайт. Дружеское рукопожатие.
17. Чубайс.
18. Немцов и Кириенко.
19. Кириенко.
20. Селезнев и Строев.
21. Рыбкин в кабинете у Черномырдина.
22. Черномырдин.
23. Лукашенко и Кучма.
24. Явлинский.
25. Лужков и Платонов.
26. Лебедь.
27. Собчак с супругой.
28. Жириновский.
29. Дубинин.
30. Заседание глав СНГ.
31. Мемориал жертвам репрессий.
32. Молодежный демократический митинг.
33. Зюганов.
34. Фракция КПРФ.
35. Лигачев и Лукьянов.
36. «Мы против закрытия шахт».
37. Забастовка шахтеров.
38. Митинг. «Воров в тюрьму».
39. Анпилов на митинге.
40. Ленин в Мавзолее.
41. Памятник «Рабочий и крестьянка».
42. Фестиваль молодежи и студентов в Москве.
43. Сталин и девочка.
44. Немцов и Алексий.
45. Лужков и Алексий.
46. Останки царской семьи.
47. Митинг в поддержку Лукашенко.
48. Монархическое шествие.
49. Васильев. Общество «Память».
50. Казаки.
51. Монархисты.
52. Митинг в защиту свободы слова.
53. «НАТО – это война».
54. Выборы президента России.
128
55. Кредиты Международного валютного фонда.
56. С курса реформ не свернем!
57. Государство должно полностью уйти из экономики, предоставить
полную свободу саморегулирующим рыночным механизмам.
58. Необходимо создать условия для притока иностранных инвестиций
в отечественную экономику.
59. Необходимо установить право частной собственности на землю.
60. Важным условием успешного развития реформ является развитие
практики банкротств предприятий.
61. Администрация президента.
62. Выборы в Государственную думу.
63. Главная задача правительства – повысить собираемость налогов.
64. Необходимо продолжить нынешний умеренно реформистский курс
с некоторой коррекцией в сторону большей социальности и уменьшения негативных издержек.
65. Хотели как лучше, получилось как всегда.
66. Необходимо содействовать формированию среднего класса России
как единой социальной общности – основы социально-экономического
и духовного возрождения России.
67. Необходимо создать, пусть и ценой достаточно высокой инфляции,
предпосылки для широкомасштабного инвестирования в производственную сферу.
68. Необходимо ввести жесткие стабилизационные меры, направленные на восстановление военно-промышленного и научного потенциала
страны, преодоление последствий либерально-западнических экспериментов.
69. Необходимо создать единое экономическое пространство славянских государств на территории бывшего СССР.
70. Необходимо вернуть русскому народу историческую государственность и превратить его на этой основе в Русскую нацию, играющую
главенствующую роль в будущем государственном устройстве Великой России.
71. Необходимо ввести губернскую форму устройства государства с
назначаемостью губернаторов и их жесткой подотчетностью центральной власти.
72. Общероссийская акция протеста.
73. Забастовка шахтеров, учителей, медиков.
74. Социализм – общество социальной справедливости, коллективизма,
свободы, равенства, подлинного народовластия в форме Советов.
129
75.Необходимо принять поправки к Конституции России, ограничивающие полномочия президента.
76. Сегодня необходимы жесткие действия власти по обузданию преступности, даже если это приведет к некоторому ущемлению прав и
свобод граждан.
77. Меня не устраивает политическая система нашего общества, ее
необходимо радикально изменить.
78. Необходимо пересмотреть результаты незаконной приватизации.
79. Радикальный порядок, радикально жесткие меры, радикально жесткий национализм.
80. «Я сам» – преподаватели вузов.
81. «Я сам» – банковские служащие.
82. «Я сам» – врачи.
83. «Я сам» – учителя.
Литература
Качанов Ю.Л., Сатаров Г.А. Метаморфозы политического сознания // Российский монитор: Архив современной политики. Вып.3. 1993.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.
Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М., 1998.
130
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие …………………………………………………….……….. 3
ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОВЕДЕНИЕ
Артёмов Г.П. Мотивация электорального выбора …………………….5
Чазов А.В. Ценности как фактор формирования политических предпочтений ………... ……………………………………………………….26
Богомолова Л.Н. Влияние гендерного фактора на политическое самопозиционирование ……… ………………………………………………46
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ И ПРОЦЕССЫ
Макарин А.В. Особенности формирования современной российской
политической элиты…………………………………………………..….66
Шаулова Т.В. Политические игры в процессе принятия политических
решений ………………………………………………………………….75
Бронников В.В. Трансформация современной украинской политической элиты ……………………………………………………………….90
МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Попова О.В. Проблемы исследования политической идентичности .101
Авдиенко Д.А. Опыт изучения политических диспозиций: методы и
результаты исследования ………………………………………………115
CONTENTS
Introduction … … …... … … … … … … … … … … … … … …………3
POLITICAL CONSCIOUSNESS AND BEHAVIOUR
Artyomov G. Motivation of the electoral choice .. … … … ……………….5
Chasov A. Values as the factor of formation of political preferences … …26
Bogomolova N. Influence of the gender factor on political self-positioning
……………………….…………………………………………………….46
POLITICAL INSTITUTIONS AND PROCESSES
Makarin A. Features of modern Russian political elite` formation …....…66
Shaulova T. Political games during the process of the acceptance of political
decisions…………………………………………………………….……..75
Bronnikov V. Transformation of modern Ukrainian political elite …....….90
METHODOLOGY AND METHODS OF THE POLITICAL ANALYSIS
Popova O. Research` problems of political identity ………………..…....101
Avdiyenko D. Experience of study of political dispositions: methods and
results of research ….…….………………………………………………115
131
Научное издание
ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ.
Под редакцией Г.П. Артемова
Редактор Т.В. Глушенкова
Санкт-Петербургский государственный университет
132
ЦЕНТР ЭМПИРИЧЕСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО
УНИВЕРСИТЕТА
(ЦЭПИ СПбГУ)
Руководитель: профессор Г. П. Артёмов
Центр эмпирических политических исследований — профессиональное объединение специалистов в области политического анализа и
консультирования
Основные направления деятельности:








Разработка методологии и методов политического анализа
Исследование политического сознания и поведения
Изучение структуры и динамики политических институтов
Информационно-аналитическое сопровождение избирательных
кампаний
Проведение массовых опросов
Формирование банка политологических данных
Организация проблемных семинаров
Издание сборника докладов: «Политический анализ»
______________________
Адрес: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия д. 5, к.
E-mail: applied@philosophy.pu.ru
133